"Сильви Жермен. Книга ночей " - читать интересную книгу автора

свое дело. Говорили, будто она мечтательна и даже склонна к меланхолии, в
противоположность младшим сестрам, но добрее и молчаливее их. По этой-то
причине девушка и пленила сумрачное сердце ее сына. И Виталия была уверена,
что чувство это взаимно.
Но даже она не смогла разгадать силу этого чувства, заполонившего душу
Теодора-Фостена, которая слишком долго страдала от одиночества. От встречи к
встрече, какие случай дарил им в шлюзах или на стоянках, Теодор-Фостен
сперва недоумевал, потом восхищался и, наконец, совсем занемог от блаженной
муки при виде молодой девушки. Образ ее так прочно запечатлелся в его
памяти, что стал как будто вторым его взглядом, и он не мог открыть или
закрыть глаза, не увидев ее сквозь все, что являлось его взору, и даже в
темноте. Этот образ вошел в его плоть и кровь и каждую ночь не давал ему
покоя, опаляя все тело страстным, нестерпимым желанием. И теперь, подходя к
своим лошадям, он уже не так сильно стремился разгадать тайну их глаз; ему
хотелось просто прижаться гудящей от любви головой к их горячим шеям со
звонкими полнокровными жилами.
- Слушай, - продолжала Виталия, помолчав с минутку, - я знаю, кого ты
хотел бы взять в жены. Она и мне тоже нравится, и я буду счастлива, если она
войдет в нашу семью. Чего же ты ждешь, почему не делаешь предложения?
Теодор-Фостен так яростно стиснул стакан, что раздавил его, порезав
осколками ладонь. Увидев кровь, закапавшую на деревянный стол, мать встала и
подошла к сыну. "Ты поранился, нужно перевязать руку", - сказала она, но он
отстранил ее. "Оставь, - ответил он, - это пустяки. Я только прошу, не
произноси имя этой женщины до того дня, пока она не станет моей". Он сам
удивился своему запрещению больше, чем Виталия, которая приняла его как
должное. "Хорошо, - сказала она, - я не стану произносить ее имя до тех пор,
пока она не станет твоей женой".
Теодор-Фостен сделал предложение несколько недель спустя, в тот день,
когда его баржа встретила "Святого Андрея", поднимаясь вверх по Эско. Едва
он завидел вдали другое судно, как бросил руль, спустился в кубрик,
торопливо натянул праздничную рубашку и семь раз перекрестился перед тем,
как открыть дверь. Наконец "Святой Андрей" поравнялся с "Божьей милостью".
Теодор-Фостен одним прыжком перемахнул через борт и пошел прямо на папашу
Орфлама, который стоял у штурвала, попыхивая коротенькой черной трубочкой,
напоминавшей утиный клюв. "Никола Орфлам! - сказал Теодор-Фостен без всяких
предисловий, - я пришел просить в жены вашу дочь". - "Которую? - хитро
сощурившись, спросил старик. - У меня их, знаешь ли, одиннадцать". - "Вашу
старшую", - ответил юноша. Старик сделал вид, будто размышляет, потом
бросил: "Это правильно. Начинать надобно с самого начала". И он вновь
принялся пускать дымки из своей трубочки, словно ничего не произошло. "Ну
так как? - тоскливо спросил Теодор-Фостен. - Вы согласны?" - "Мне, знаешь
ли, будет ее не хватать, моей первенькой, - вздохнул папаша Орфлам, помолчав
с минутку. - Конечное дело, она у меня дикарка и слегка не от мира сего, но
добрее и заботливее всех моих девочек. Да, это верно, мне ее будет не
хватать...". "Святой Андрей" по-прежнему плавно скользил по воде, игравшей
розовато-серебристыми бликами, зажженными бледным мартовским солнцем; судно
потихоньку удалялось от "Божьей милости", плывшей в противоположную сторону.
"Вы мне так и не ответили", - промолвил Теодор-Фостен, словно вросший в
палубу в трех шагах от Никола Орфлама. "Не мне давать тебе ответ, - сказал
тот. - Пойди и спроси у нее самой".