"Сильви Жермен. Книга ночей " - читать интересную книгу автора

присутствие Бога; они были для него средоточием красоты, спокойствия и
счастья.
Его отец умер, стоя за рулем новой баржи, купленной несколько месяцев
тому назад. Это было первое его собственное, а не арендованное судно. И он
сам выбрал ему имя, которое написал крупными буквами на носу - "Божья
милость".
Смерть вонзилась ему в сердце одним ударом, внезапно и бесшумно. Она
скользнула в него так предательски тихо, что он даже не пошатнулся: как
стоял, так и остался стоять, держа руки на штурвале и глядя вперед, на воды
Эско, широко раскрытыми глазами. Теодор-Фостен, который вел упряжку по
берегу, ничего не заметил. Только все три лошади как-то странно дрогнули, на
миг встали и повернули головы к хозяину, но Теодор-Фостен, взглянувший
следом за ними в ту же сторону, не увидел ничего необычного. Отец, как и
всегда, стоял за рулем, устремив на реку пристальный взгляд. Зато Виталия
сразу все поняла; в ту минуту она сидела на корме, выжимая замоченное в
корыте белье. Вдруг все ее тело передернула судорога страха.
Смертный холод мгновенно сковал его, груди словно окаменели. Она
вскочила и бросилась на нос, слепо натыкаясь на все, что попадалось по
дороге. Груди жгло, как огнем, дыхание перехватило, она не могла даже
окликнуть мужа. Наконец она подбежала к нему, но, тронув за плечо, в ужасе
застыла на месте. В мгновенном прозрении она увидела, как недвижное мужское
тело, которого коснулась ее рука, испепелил нездешний огонь, оставив от него
лишь ослепительно прозрачную оболочку. И сквозь эту подобную тонкому стеклу
оболочку она увидела своего сына, размеренным шагом ведущего лошадей по
тягловой тропе, чуть впереди баржи. Потом наступил мрак, и тело мужчины
вновь обрело былую плотность. С глухим шумом оно рухнуло прямо в объятия
Виталии. Свинцовая тяжесть этого тела словно вобрала в себя вес тех
бесчисленных ночей, когда муж ложился на нее и всеми членами крепко,
нераздельно сплетался с нею. Вес целой прожитой жизни, всех ее желаний, всей
любви, внезапно ушел в мертвый груз холодной, неподвижной массы. Виталия не
смогла удержать тело и рухнула под его тяжестью. Она хотела позвать сына, но
слезы перехватили ей голос - белые слезы с привкусом айвы и ванили.
Когда Теодор-Фостен вбежал на баржу, он увидел тела своих родителей,
лежащие на палубе, словно в сплетении жестокой немой схватки, и сплошь
залитые молоком. Он разнял эти два невероятно тяжелых тела и уложил их бок о
бок. "Мать, - сказал он наконец, - ты бы лучше встала. Не надо лежать, как
отец". Виталия подчинилась сыну и дала ему унести тело отца в каюту, где он
уложил его на кровать. Она вошла туда следом и ненадолго заперлась одна,
чтобы убрать покойного. Она омыла его молоком своих слез, потом одела,
сложила ему руки на груди, зажгла четыре свечи вокруг постели и позвала
сына.
Войдя в каюту, где мать занавесила окно, Теодор-Фостен испытал тошноту
от душного сладковатого аромата, царящего в тесной полутемной каморке. То
был невыносимо приторный аромат перезрелой айвы и ванили. Этот запах глубоко
взволновал Теодора-Фостена, ведь и его собственная плоть была напоена им, и
он до сих пор ощущал его во рту. Незнакомый и, вместе с тем, до ужаса
близкий, он и пугал и завораживал мальчика, возбуждая в нем неясные
порывистые желания. Он хотел окликнуть мать, но его голос утонул в приливе
молочной слюны, волной заполнившей рот. Виталия неестественно прямо сидела
на стуле у постели, сложив руки на тесно сведенных коленях. Ее грудь не