"Сильви Жермен. Книга ночей " - читать интересную книгу автора

Виталия Пеньель произвела на свет семерых детей, но свет избрал для
себя лишь одного из них, последнего. Все остальные умерли в самый день
своего рождения, не успев издать свой первый крик.
Седьмой же, напротив, закричал, еще не родившись. Ночью, накануне
родов, Виталию пронзила резкая боль, какой она доселе ни разу не испытывала,
и вдруг у нее во чреве раздался неистовый крик. Крик, подобный гудкам
рыболовных шхун, возвращавшихся из дальнего плаванья. Она знала этот звук,
ведь она так часто слышала его в детстве, когда стояла на берегу, прижавшись
к матери и ожидая вместе с нею возвращения "Северной розы" или "Агнца
Божия", на которых ее отец и братья ходили в море. Да, ей был хорошо знаком
этот тягучий вопль, пронзавший морской туман; она так долго ждала его, ждала
дважды, но услыхала, несмотря на терпеливое ожидание, лишь в диковинном эхо,
зазвучавшем в безумном теле ее матери. А потом она ушла из мира безжалостных
соленых вод, последовав за одним из "речников", и изгнала те крики из
памяти. Но вот теперь то же эхо - отзвук крика моря с его бурными водами -
родилось в глубинах ее собственного тела, вырвалось из забвения, и она
поняла, что на сей раз ребенок выживет "Послушай! - сказала она сонно
прильнувшему к ней мужу. - Ребенок закричал. Он родится и будет жить!" -
"Молчи, несчастная, - проворчал тот, отворачиваясь к стене, - твоя утроба -
могила, в ней живое не держится!"
На рассвете, когда муж Виталии уже встал и пошел запрягать лошадей, она
разродилась в каюте, совсем одна, полулежа на подушках. Это был мальчик.
Вырываясь из тела своей матери, он крикнул еще громче, чем накануне, и этот
крик испугал лошадей, жавшихся друг к дружке на берегу, еще затянутом
ночными тенями. Отец, заслышав крик сына, упал на колени и разрыдался. Семь
раз подряд ребенок издавал крик, и семь раз подряд лошади взвивались на
дыбы, храпя и тряся гривами. А отец все плакал и плакал, и семь раз подряд
сердце останавливалось у него в груди.
Наконец он поднялся и вошел в каюту; в полумраке слабо поблескивало
белое, как мел, тело его жены с раскинутыми ногами, меж которых лежал еще не
омытый от крови и вод младенец. Подойдя к постели, он погладил лицо Виталии,
преображенное усталостью, болью и счастьем. Он едва узнал его, это лицо. Оно
словно бы парило над телом, взмывало в воздух на крыльях света, поднявшегося
из заповедных глубин ее естества, воплощалось в улыбку, еще более смутную и
бледносияющую, чем мерцание полумесяца.
Потом он взял на руки сына; крошечное голенькое тельце оказалось
невообразимо тяжелым, словно в нем сосредоточилась вся тяжесть мира и
благодати.
Но отец не нашел, что сказать ни матери, ни ребенку, как будто пролитые
слезы лишили его дара речи. И с этого дня он больше не вымолвил ни слова.
Виталия перекрестилась, потом осенила такими же крестами все тельце
новорожденного, чтобы нигде, ни в одном месте, ее сыночка не коснулась беда.
Ей вспоминалась церемония крещения судов, когда священник в белом стихаре и
золотой епитрахили кропил новенький корабль святой водой сверху донизу, по
всем углам и закоулкам, стараясь не оставить смерти ни единой лазейки, если
море ополчится на него. Но, вспоминая об этих празднествах на морском
берегу, в родном селении, она незаметно соскользнула в предательскую дрему,
и рука ее упала, не успев начертать последний крест на лобике ребенка.
Вот так самый младший рожденный на свет Пеньель получил свою долю
жизни, обретя при этом имя Теодор-Фостен.