"Гэри Дженнингс. Рано или поздно или никогда-никогда" - читать интересную книгу автора

городе, который назывался Доббин, стремилась к нулю. А в Брюнетт Даунс -
последней деревушке в этой глухомани, у которой было название, - численность
населения измерялась в отрицательных величинах.
Именно там, как мы и договаривались, я распрощался со своими
спутниками. Это было последнее место, где они могли найти попутную машину и
вернуться к цивилизации. Шоферы показали мне, в каком направлении двигаться.
Я сел за руль одного грузовика, поставив второй на стоянку в Брюнетт Дауне,
и отправился[8] один навстречу неизвестности.
Мои водители предупредили, что по пути мне попадется экспериментальная
аграрная станция, и посоветовали расспросить местных рабочих, которые
наверняка знают, где в последний раз видели кочевое племя анула. Ближе к
вечеру я наконец добрался до станции, однако не нашел там никого, кроме
нескольких вялых кенгуру и пустынной крысы - сморщенного, заросшего щетиной
человечка, который бросился мне навстречу с восторженными воплями:
- Ба! Гляди-ка! Вот так штука! Богом клянусь, я чертовски рад тебя
видеть, приятель, в этой долбаной дыре!
(Дабы этот поток сквернословия не ужасал Вас, декан Дисмей, позвольте
мне кое-что объяснить. Поначалу я краснел всякий раз, когда слышал
богохульства и ругательства, которыми злоупотребляют все австралийцы,
начиная с майора Мэшворма. Затем я осознал, что они используют эти обороты
речи так же буднично и невинно, как знаки препинания. Не зная особенностей
"страйна"[9], то есть местного диалекта, я все время краснел не к месту,
поскольку никак не мог угадать, когда мой собеседник действительно зол и
какие из его слов относятся к категории нецензурной брани. Так что в
дальнейшем я буду дословно воспроизводить наши диалоги, не комментируя и не
смягчая выражений местных жителей.)
- Давай выгружай свою задницу, бездельник! Котелок уже на огне. Мы
хлебнем чего покрепче и кутнем так, что небу станет жарко. Что скажешь?
- Как вы поживаете, сэр? - наконец промолвил я.
- Вот чума, да это янки! - удивленно воскликнул незнакомец.
- Сэр, я виргинец[10].
- То есть ничего не смыслишь в бабах? Если ты приехал сюда, чтобы это
поправить, то выбрал чертовски неудачное место. Здесь на три сотни миль не
найдется ни одной красотки, если ты, конечно, не любитель "черного бархата".
Я потерял нить разговора и, чтобы сменить тему, назвал свое имя.
- Опля! Суровый брат-бушмен?[11] Я должен был догадаться, когда вы
заявили, что ничего не смыслите в цыпочках. Тогда мне придется следить за
своей кошмарной манерой выражаться.
Если он действительно следил за своей манерой выражаться, это было не
слишком заметно. Он повторил несколько раз одну и ту же фразу, которая
сначала показалась мне непристойной, и лишь потом я догадался, что он
приглашает меня на кружку чаю (в его устах это звучало как "разделить с ним
Бетти Ли"). Пока мы пили чай, заваренный в чайнике над костром, мой новый
приятель поведал о себе. По крайней мере, именно это он намеревался сделать,
однако из всего сказанного им я разобрал только, что его зовут Маккаби.
- Я брожу в этой глуши, ищу вольфрам. Но мой осел сбежал в буш вслед за
лошадками, и я попал в чертовски трудное положение. С горя я поплелся на эту
спериментальную станцию, думал, или смотритель тут появится, или фермер
какой, кто угодно, хоть один из этих занюханных охотников на динго. Но
вокруг ни души. Я уж совсем отчаялся, и тут встречаю вас.