"Август Ефимович Явич. Севастопольская повесть " - читать интересную книгу автора

Наутро флаг взлетит
И пропоет гудок...
Любимая, не забывай того,
Чей путь далек...
Федя видел поля, по которым они с Надей бродили в те дни, когда он в
последний раз приходил на побывку. И лес склонялся над ними, и лесные цветы
касались ласково их лиц, и раздавленная земляника на платье Нади сверкнула
вдруг как капля крови...
- Нет хуже, как стоять "собаку", - сказал Яков Билик черствым голосом.
- Чего? А? - отозвался Федя, судорожно пробуждаясь. - "Собаку",
говоришь, стоять? Верно, вахта собачья! А последний час всего хуже, всякая
напасть случается в этот час. Эх ты, сухопутный моряк! - сказал Федя с
большой теплотой в голосе.
Как ни мучительна была предрассветная вахта, Якову Билику все же
хотелось, чтобы она не скоро кончилась, эта последняя вахта.
Якова неодолимо клонило ко сну. Его воображению сон рисовался в виде
матери, смыкавшей над ним свои теплые объятия. Но его будила одна и та же
мысль, жегшая ему сердце: жива ли она, его мать, живы ли отец, братья и
маленькая сестренка с бантом в косичках, которую он вынянчил? Он все еще
верил и все еще надеялся, хотя после того, что увидел под Керчью, после
всего того, что ему рассказали люди, надеяться уже было нечего.
Яков писал свой дипломный проект по котлостроению, когда услышал речь
Молотова по радио. Он сунул свой проект в ящик письменного стола и сказал
матери, что дело это откладывается до окончания войны.
Сперва, вспоминая родных, застрявших у немцев, он плакал тайком. Он не
хотел, чтобы люди видели его слезы. Они могли подумать, что он плачет
оттого, что боится войны. А он боялся ее не больше, чем другие.
"Чем меньше, - говорил он себе, - ты будешь бояться, тем безопасней
будет для тебя". И шел навстречу тому, что порождало этот страх.
Чтобы скоротать вахту и разогнать сонливость, Федя стал рассказывать
про дневального, который при виде командира подал команду "смирно", а как
появился другой командир, званием постарше, скомандовал сгоряча "еще
смирнее". Вдруг почувствовал, что все это нисколько не смешно, а скорей
нелепо и глупо, и умолк.
Молчал и Яков, упорно и неотвязно занятый своей думой.
- Куда, гад, залез - под самый Севастополь! - сказал вдруг Федя с
горечью и болью. - Мы вроде как на острове, со всех сторон враг. - И
помолчав: - Теперь вся моя родня под ним бедует. А слыхал я, крут немец с
моряцкими семьями. Твои-то где, Яша, тоже под фашистом?
- Да, - односложно ответил Яков.
- Не надо убиваться раньше времени, - сказал Федя участливо.
Яков печально усмехнулся.
- Раньше времени... Я видел керченский ров. - И он рассказал Феде то,
что слышал от людей.
Гитлеровцы приказали евреям собраться и каждому надеть праздничное
платье и взять с собой лишь самые ценные вещи, так как их-де, мол,
переселяют в гетто, где есть жилища с мебелью и утварью. Евреи поверили.
Их погнали по длинной, каменистой дороге, терявшейся на горизонте среди
холмов. Они шли и плакали, покидая свой дом и свое добро, и каждый нес
узелок, а иные дети несли куклы, потому что для них куклы были самым ценным