"Август Ефимович Явич. Севастопольская повесть " - читать интересную книгу автора

заговорил:
- Поместили в учебный отряд. Ввели в огромный двор. Скажу тебе, ужасная
картина. Солнце печет, кругом камень раскалился, и сплошной топот ног.
Погнали в баню, переодели, все вроде на одно лицо сделались. А меня,
понимаешь, тоска мучает. Как засну, родную степь вижу. А тут говорят - на
Неву списали. Вот, думаю, хорошо, в Ленинград отправят. "А когда, спрашиваю,
на поезд?" - "Без поезда, отвечают, доберемся". Сели на катер. Я опять
спрашиваю: "Далеко пойдем?" - "Нет, отвечают, недалеко". Смотрю - пароход.
Ясно, в Ленинград пойдем. "Что это, спрашиваю, за корабль?" Отвечают:
"Нева". Вот тебе и Ленинград. - Он грустно улыбнулся.
Про Федю говорили, что он на все руки мастер: он был и артэлектрик, и
телефонист, и киномеханик, и радист.
Когда на батарее стало голодно, Федя повадился ходить к немцам в тыл
"по интендантской нужде". Он знал здесь все тропинки, и даже такие, о
существовании которых не подозревал старый Терентий.
К сожалению, вчерашняя экспедиция Феди не удалась, с досады он
прихватил "языка".
С треском, точно стая диких уток, взвились немецкие ракеты, наполнив
мглу бледным и тусклым сиянием.
- Ишь, фейерверк пускают! Понавесили чистокровные фонарей, ночи
боятся, - ворчливо сказал Федя, завидев Воротаева. - По мне бы, вместо этих
фонарей живой Гитлер висел.
- Уж коли висеть будет, так не живой, - ответил Воротаев. - А что не по
форме докладываешь, ставлю тебе на вид, старшина!
Федя вытянулся, как по команде "смирно", большой, широкоплечий,
продолжая, однако, улыбаться удивленно и вопросительно: дескать, за что
такая строгость?
Обычно каждый вечер подводились итоги минувшему дню: кто как воевал,
какие у кого были ошибки и удачи. Вчерашний день не обсуждался, потому что
выдался он трудный, с убитыми и ранеными, закончился поздно и люди едва
держались на ногах, изнемогая от усталости и голода. Сейчас Воротаев счел
нужным сделать Феде внушение.
- Не к месту лих был вчера. Лихостью никого не удивишь. Лих котел -
стенку лбом прошибает. Нас слишком мало, и мы должны понимать цену своей
жизни. Котелок-то у тебя, надеюсь, не пустой, варит? - Воротаев явно смягчил
строгость тона, что было воспринято Федей как команда "вольно".
- Да ведь одна картошка в котелке, вот и котелок не пустой, но и не
полный, Алексей Ильич! - ответил Федя в своей веселой манере.
Воротаев улыбнулся, он любил шутку, и почему-то вспомнил Федину
крылатую фразу: "Еще не известно, кто в окружении - мы или немцы, попавшие в
русский мешок".
- А вы как себя чувствуете, товарищ Билик? - спросил Воротаев.
Вчера вечером Яков Билик был легко ранен в голову и контужен. Он
отлежался несколько часов и встал на вахту, чувствуя звенящую слабость во
всем теле. Отлично наложенная повязка сидела на голове его как чалма,
украшая его худое, острое лицо с карими усталыми, но живыми глазами, с
мягкими завитушками волос на щеках, с неожиданной, не по возрасту суровой
складкой у губ, старившей его.
- Ничего, товарищ старший лейтенант, - отозвался Яков Билик. - До ста
лет жить можно.