"Август Ефимович Явич. Севастопольская повесть " - читать интересную книгу автора

для него самого, жила в нем надежда, что когда-нибудь он ей понадобится.
Потом он узнал, что Кирьянов улетел и пропал. Бедная Вера, теперь она была
несчастливее его, Воротаева. Она прислала ему письмо, в котором спрашивала,
не знает ли он что-либо о Кирьянове - где он, что с ним. К Воротаеву
относился разве только один адрес. Но Воротаев так много раз перечитывал
письмо, что понемногу ему начало казаться, что это о нем Вера пишет с такой
любовью и тревогой.
И вот он смотрел на Севастополь, смотрел как бы со стороны на всю свою
жизнь, и слезы текли по его лицу.

3. Фронтовые друзья

Был тот немой и долгий час зимнего рассвета, когда только-только
начинается первое, едва заметное таяние тьмы и звезды, бледнея и замирая и
уходя куда-то ввысь, поднимают небо и наполняют его простором и воздухом.
Отчетливее, ближе проступили далекие холмы над долиной реки Бельбек, и
звук приобрел особую весомость и гулкость, - казалось, слышно в тишине, как
падает снег.
В этот именно час обычно на крейсере горн играл побудку: "Вставай,
вставай, браток, пропел уж петушок ", поднимая краснофлотцев для длинного
трудового дня.
А до того, как старшина первой статьи Федя Посохин попал на флот, он в
этот именно час поднимался, чтобы вовремя поспеть на шахту. В лиловом
сумраке штольни его встречала слепая лошадь Машка, тыкаясь теплыми ноздрями
в грудь коногону, и звучно вдыхала принесенный им с воли в складках одежды
морозный воздух.
А еще раньше в этот именно зимний час, бывало, отец будил Федю,
приговаривая: "Вставай, Федяй! Кто рано встает, тот дольше живет". И Федя
вставал, зевая, потягиваясь, и шел с отцом в затон: отец - на работу, сын -
в школу; шел прямиком по синему льду замерзшей реки, отражающему звездное
небо, такое глубокое, что боязно ступить на лед - не провалиться бы.
Сейчас, лежа в дозоре, Федя вдруг почувствовал, что безмерно устал, как
будто всю жизнь, начиная с самого раннего детства, недосыпал. Усталость,
накопившаяся за многие годы, хлынула через край. Федя понял, что вот-вот
заснет.
Тогда он стал рассказывать своему помощнику, Якову Билику, с
забинтованной головой, небылицу - о каком-то чудаке, который, не имея
компаса, взял курс на тучу и пришел черт знает куда. Рассказывал Федя
строго, без улыбки, и оттого особенно смешно.
Яков слушал, слушал, потом сказал с удивлением и завистью:
- Железный ты, Федя, человек. Просто чудо. Вынослив и терпелив, как
верблюд. Длинный ты. Ишь вымахнул, детина. Коломенская верста. Видно,
всякому качеству в тебе много места отведено.
- Факт, - согласился Федя простодушно. - Меня и на флот за дюжий рост
взяли. А других качеств у меня в ту пору не было. Длинный и длинный - только
и всего. Серый я был. Поверишь, моря даже на картинках не видел. Прибыли в
Севастополь - кругом, смотрю, горы и небо. "А где, спрашиваю, море?" - "Как
где, отвечают, разуй глаза, повсюду море". - "Ну нет, отвечаю, это небо".
Меня ребята засмеяли.
Ему, видно, приятны были воспоминания. Он помолчал немного и снова