"Бруно Ясенский. Человек меняет кожу (Роман)" - читать интересную книгу автора

здесь, Ерёмин чувствовал себя отгороженным от внешнего мира плотным
колпаком из войлока. Ему казалось, что только здесь он может по-настоящему
сосредоточиться. И когда перехлёстывающий через голову хаос строительства
заставлял Ерёмина захлёбываться в водовороте цифр, заявок, накладных,
сводок и зияющих недовыполнений, когда все от него чего-то требовали,
дожидались, настаивали, а он переставал уже понимать и в рефлексе
самозащиты кричал, грубой руганью, как кулаком, бил в лицо осаждающей его
толпы подчинённых, -- в такие минуты он хлопал дверью, оставляя в
недоумении ошарашенных прорабов, и шёл в юрту додумать что-то до конца,
ловить за хвостик неуловимую первопричину разлада.
В юрту к нему не ходили. Знали -- ничего, кроме ругани, от него в эти
минуты не услышишь. "Пошёл в юрту" -- значило: вышел из себя, орёт почём
зря, значило: переждать и не трогать. Это было единственное помещение,
кроме уборной, где Ерёмин оставался совершенно один и куда не приходили к
нему с делами. Часто, не возвращаясь ночевать в местечко, он проводил в
юрте целую ночь за сводками, таблицами, диаграммами, напряжённо пытаясь
связать их в единую систему, искал ошибки, составлял новый план выполнения
тех же заданий при наличных возможностях.
Наутро выходил заросший, жёлтый и спокойный. Шёл на участок. Вызывал
Четверякова. Долго демонстрировал прорабам, как надо перераспределить
рабочую силу и расставить механизмы, чтобы получить максимум эффекта.
Четверяков кисло соглашался. Вечером приходила сводка. Если сводка
показывала увеличение производительности на несколько кубометров, Ерёмин
радовался, как ребёнок, созывал инженеров, подробно доказывал преимущество
своей системы, развёртывал план на будущее. Из плана следовало, что при
нормальной арифметической прогрессии прорыв через месяц должен быть целиком
ликвидирован.
Но сводка следующего дня опять показывала снижение, -- несколько
механизмов вышло из строя, и ввиду отсутствия запасных частей, сектор
механизации отказывался наметить даже приблизительный срок их ремонта.
Тогда Ерёмина охватывало тупое отчаяние. Он запирался у себя на квартире и
мрачно глушил коньяк или шёл к Немировской.
С Немировской дело началось как будто случайно. Когда приехал новый
заведующий сектором механизации, фамилия его быстро облетела все участки не
потому, что был он чем-нибудь знаменит, а потому, что привёз с собой жену
исключительной красоты, бывшую актрису. Скоро на совещания инженеров стали
являться одиночки. Вечером, если Ерёмину нужен был кто-нибудь из молодых
инженеров, приходилось посылать за ними на квартиру к Немировским.
Ерёмину Немировская не понравилась. От женщины он требовал женского:
круглых бёдер и раскидистых плеч. У этой не было ни того, ни другого, и вся
она показалась Ерёмину похожей на обсосанный леденец.
Констатировав это, он перестал ею интересоваться. Поговаривали, что она
путается с местным прокурором Кригером, но в этих разговорах молодых
инженеров слишком явно сквозила собственная неудача. Ерёмин быстро забыл о
существовании Немировской.
Напомнил о ней сам Немировский, зашедший однажды утром к нему в
кабинет. Немировский просил устроить на работу его жену, которая скучает на
этом пустыре. Жена знает стенографию, пишет на машинке и может вести
секретарскую работу. Ерёмин велел её зачислить в канцелярию.
И потому ли, что машинистки были неопытнее выдвиженки, писали медленно