"Владимир Янкелевич. Смерть " - читать интересную книгу автора

общественного транспорта, озеленения или освещения улиц. Общество в равной
степени печется о содержании родильных домов и кладбищ, школ и домов
престарелых. Население растет благодаря рождаемости, сокращается за счет
смертности; это не тайна, а всего лишь закон природы, нормальный
эмпирический феномен, и его трагизм полностью снят безличностью
среднестатистических показателей. Именно такой, успокоительно-обывательский
взгляд на смерть Ивана Ильича представлен Толстым в начале знаменитой
повести. Речь идет не только о мучительной смерти Ивана, но и о кончине
господина Головина, члена Судебной палаты: этот банально-абстрактный случай
в канцелярии, происшествие, отмеченное некрологом, влечет за собой - как и
обыкновенная отставка - цепь назначений, перемещений и повышений по службе.
Смерть Ивана - человеческая трагедия, горе для семьи; но кончина судьи - это
прежде всего перестановка в судебном ведомстве. Смерть Ивана означает для
него избавление от невыразимых мук; кончина же господина Головина, согласно

Ю ТАЙНА СМЕРТИ И ФЕНОМЕН СМЕРТИ

траурному извещению, подводит окончательный итог карьере чиновника и
ставит точку в биографии одного из российских подданных.

1. Метаэмпирическая трагедия и естественная необходимость

Космологические обобщения, с одной стороны, рациональная мысль - с
другой, имеют тенденцию либо обесценивать, либо концептуализировать смерть -
умалять ее метафизическое значение, сводить абсолютную трагедию к явлению
относительному, тотальное уничтожение - к частичному, тайну - к проблеме,
вопиющий факт - к закономерности. Набрасывая покровы эмпирического
продолжения или идеальной вечности на метаэмпирический конец, философское
сознание, так или иначе, предлагает нам утешение: оно либо представляет
естественной сверхъестественность смерти, либо рационализирует ее
иррациональность. Однако в самоочевидности трагедии заключен протест против
сведения ее к банальности; ушедшая личность незаменима в своей самости, и
уход ее невосполним; а вместе с тем не может не вызывать недоумения столь
ничтожный конец мыслящего существа, даже если мысль переживает того, кто
мыслит. Итак, есть два очевидных и противоречащих друг другу факта;
парадоксальным образом, при их одновременной очевидности, они все же
противоположны. Смерть ошеломляет, поражает - это ее свойство, с такой
глубиной проанализированное П. Л. Ландсбергом в "Эссе об опыте смерти", само
по себе связано с отмеченным противоречием: с одной стороны, перед нами
тайна метаэмпирического, т. е. бесконечного масштаба, или, точнее, вообще
внемасштабная; с другой - событие, знакомое по опыту, случающееся иногда
непосредственно на наших глазах. Конечно, есть природные феномены,
подчиняющиеся неким законам (хотя их "кводдитость", или корневая причина, в
конечном счете остается необъяснимой), явления эмпирического масштаба,
всегда соотносимые с другими явлениями. Существуют, напротив, априорные
метаэмпиричес-кие истины, независимые от всего, что осуществляется здесь и
теперь, истины, которые никогда не "настают", однако порождают определенные
частные явления. И между обеими категориями располагается тот из ряда вон
выходящий и одновременно банальный факт, тот эмпирико-метафизический монстр,
что зовется смертью. С одной стороны, смерть - это происшествие, описанное