"Генри Джеймс. Пресса" - читать интересную книгу автора

длинных перьев и в шляпках совсем иного фасона, чем ее матроска, а
джентльмены носили прямые воротнички вдвое выше и косые проборы много ниже,
чем Говард Байт. Беседа велась вполголоса, с паузами - не от смущения, а
чтобы показать сугубую серьезность ее содержания, и вся атмосфера атмосфера
избранности и уединенности - казалась, на взгляд нашей юной леди, насыщенной
чем-то утонченным, что разумелось само собой. Не будь с нею Байта, она
чувствовала бы себя почти испуганной - так много, казалось, ей предлагали за
то, чего исполнить она никак не могла. В памяти у нее застряла фраза Байта о
разбитом окне, и теперь, пока они втроем сидели за столиком, она мысленно
оглядывалась, нет ли вблизи ее локтя какой-нибудь хрупкой поверхности. Ей
даже пришлось напомнить себе, что ее локоть, вопреки характеру его
обладательницы, ни на что практическое не нацелен, и именно по этой причине
условия, которые, как она сейчас осознала, по-видимому, предлагаемые ей за
возможные услуги, нагоняли на нее страх. Что это были за услуги - как нельзя
яснее читалось в молчаливо-настойчивых глазах мистера Мортимера Маршала,
которые, казалось, не переставая, говорили: "Вы же понимаете, что я хочу
сказать, вы же видитe мою сверхутонченность - не могу объясниться прямо.
Пoймитe: во мне что-то есть - есть! - и при ваших возможностях, ваших
каналах, право же, ничего не стоит всего лишь... ну, чуточку поблагодарить
меня за внимание".
Тот факт, что он, возможно, каждый день точно с таким же трепетным
волнением и такой же сверхделикатностью оказывал чуточку внимания в надежде
на чуточку благодарности, этoт факт, сам по себе, не принес ей, считавшей
себя, да и его самого безнадежными неудачниками, никакого облегчения. Он
всячески обихаживал - где только мог изловить - "умную молодежь", а умная
молодежь, в подавляющем большинстве, не брезговала кормиться из его рук и
тут же о нем забывала. Мод не забыла о нем, очень его жалела, и себя тоже,
ей всех было жаль, и с каждым днем все сильнее, - только как сказать ему,
что, собственно, она ничего не может для него сделать? И сюда ей, конечно,
не следовало приходить, и она не пошла бы, если бы не ее спутник. А он, ее
спутник, держался крайне саркастически - в той манере, какую в последнее
время она все чаще у него наблюдала, - и, нимало не стесняясь, принимал
предложенную дань, придя сюда, как она знала, как чувствовала по всей его
повадке, исключительно чтобы разыгрывать роль и мистифицировать. Он - а не
она - был причастен к Прессе и входил в число ее представителей, и их
несколько ошалелый амфитрион знал это без единого намека с ее стороны или
вульгарной ссылки из уст самого молодого человека. Об этом даже не
заикались, о сути дела не проронили ни слова; говорили, словно на светском
приеме, о клубах, булочках, дневных спектаклях, о воздействии финской души
на аппетит. Однако истинный дух их беседы меньше всего подходил к светскому
приему - так по крайней мере ей по простоте душевной казалось, и Байт ничего
не делал, хотя и мог, чтобы оставаться в рамках дозволенного. Когда мистер
Маршал вперял в него немой намекающий взгляд, он отвечал ему тем же - точно
таким же молчаливым, но еще более пронзительным и, можно сказать, недобрым,
каким-то подчеркнуто буравящим и, если угодно, злобным взглядом. Байт ни
разу не улыбнулся - в знак сочувствия, возможно, намеренно воздерживаясь егo
выказывать, чтобы придать своим обещаниям больший вес: и потому, когда
подобие улыбки появлялось у него на губах, она не могла - так ее коробило!
не хотела встречаться с ним глазами и малодушно их отводила, старательно
разглядывая "приметы" этого недоступного простым смертным места - дамские