"Генри Джеймс. Ученик" - читать интересную книгу автора

в каких-то отношениях с Библейским обществом (*5). Вне всякого сомнения,
это была фигура положительная. Пембертон, и тот помнил миссис Кленси,
овдовевшую сестру мистера Морина, особу нудную, как нравоучительная
притча, которая приезжала на две недели к ним в гости в Ниццу вскоре после
того, как он стал у них жить. Она была "чиста и изысканна", как любила
говорить Эми, играя на банджо, и у нее был такой вид, как будто она не
понимает того, о чем они между собою толкуют, и вместе с тем сама о чем-то
старается умолчать. Пембертон пришел к выводу, что умалчивала она о своем
отношении ко многому из того, что все они делали: это позволяло думать,
что и она тоже была фигурою положительной и что мистер и миссис Морин, и
Юлик, и Пола, и Эми легко могли стать лучше, стоило им только этого
захотеть.
Но то, что они этого не хотели, становилось все очевиднее день ото дня.
Выражаясь словами Моргана, они продолжали "бродяжничать", и как-то раз у
них появилось множество причин для того, чтобы ехать в Венецию. Большую
часть всех этих причин они перечислили, они всегда были исключительно
откровенны и любили весело поболтать, особенно за поздним завтраком
где-нибудь за границей, перед тем как дамы начинали "наводить красоту",
когда, положив локти на стол, они чем-то заедали выпитые demi-tasse
[полчашки (фр.)] и в самом разгаре семейного обсуждения того, что
"действительно следует делать", неизбежно переходили на какой-нибудь язык,
позволявший им друг друга tutoyer [называть на ты (фр.)]. В эти часы даже
Пембертону было приятно на них смотреть; он выдерживал даже Юлика, слыша,
как тот ратует своим глухим голосом за "пленительный город на воде". В нем
пробуждалась какая-то тайная симпатия к ним - оттого что все они были так
далеки от будничной жизни и держали его самого в таком отдалении от
повседневности. Лето уже подходило к концу, когда с криками восторга они
выбежали все на балкон, возвышавшийся над Большим каналом; закаты были
восхитительны, в город приехали Доррингтоны. Доррингтоны были единственной
из всего множества побудивших их приехать сюда причин, о которой они
никогда не говорили за завтраком. Но так бывало всегда: причины, о которых
они умалчивали, в конце концов оказывались самыми главными. Вместе с тем
Доррингтоны очень редко выходили из дому; а если уже выходили, то всякий
раз - надолго, что было вполне естественно, и в течение этих нескольких
часов миссис Морин и обе ее дочери по три раза иногда наведывались к ним в
гостиницу, чтобы узнать, возвратились они или нет. Гондола оставалась в
распоряжении дам, ибо в Венеции также были свои "дни", которые миссис
Морин умудрилась узнать уже через час после приезда. Она тут же определила
свой день, в который, впрочем, Доррингтоны так ни разу и не пожаловали к
ней, хотя однажды, когда Пембертон вместе со своим учеником были в соборе
Святого Марка - где, совершая самые интересные в их жизни прогулки и
посещая церковь за церковью, они обычно проводили немало времени, - они
вдруг увидели старого лорда в обществе мистера Морина и Юлика: те
показывали ему утопавшую в полумраке базилику так, как будто это было их
собственное владение. Пембертон заметил, как, разглядывая все эти
достопримечательности, лорд Доррингтон в значительной степени терял облик
светского человека; он спрашивал себя также, берут ли его спутники с него
плату за оказываемые ими услуги. Но, так или иначе, осени наступил конец.
Доррингтоны уехали, а их старший сын, лорд Верскойл, так и не сделал
предложения ни Эми, ни Поле.