"Генри Джеймс. Ученик" - читать интересную книгу автора

Морган сделал несколько шагов вперед и немного погодя заговорил снова:
- Ну что же, теперь, когда вы знаете, что я все знаю, и когда мы оба
смотрим в лицо фактам и ничего не утаиваем друг от друга, это же гораздо
лучше, не так ли?
- Милый мой мальчик, все это до того увлекательно, до того интересно,
что, право же, я никак не смогу лишить себя таких вот часов.
Услыхав эти слова, Морган снова погрузился в молчание.
- Вы все-таки продолжаете от меня что-то скрывать. О, _вы_ со мной
неискренни, а _я с вами - да_!
- Почему же это я неискренен?
- У вас есть какая-то задняя мысль!
- Задняя мысль?
- Да, что мне, может быть, недолго уже осталось жить и что вы можете
дотянуть здесь до того дня, когда меня не станет.
- Ты _чересчур умен_, чтобы жить, - повторил Пембертон.
- На мой взгляд, это низкая мысль, - продолжал Морган, - но я вас за
нее накажу тем, что выживу.
- Берегись, не то я возьму да и отравлю тебя! - со смехом сказал
Пембертон.
- Я становлюсь с каждым годом сильнее и чувствую себя лучше. Вы разве
не заметили, что с тех пор, как вы приехали сюда, мне стал не нужен
доктор?
- Твой доктор - _это я_, - сказал молодой человек, беря его под руку и
увлекая за собой.
Морган повиновался, но, сделав несколько шагов, он вздохнул: во вздохе
этом были и усталость, и облегчение.
- Ах, теперь, когда мы оба смотрим истине в глаза, все в порядке!



7

С тех пор они еще долго смотрели истине в глаза; и одним из первых
последствий этого было то, что Пембертон решил выдержать все до конца.
Морган изображал эту истину так живо и так чуднО, и вместе с тем она
выглядела такой обнаженной и страшной, что разговор о ней завораживал,
оставить же мальчика с нею наедине казалось его учителю верхом
бессердечия. Теперь, когда у них обнаружилось столько общности во
взглядах, им уже не имело никакого смысла делать вид, что ничего не
произошло; оба они одинаково осуждали этих людей, и их высказанные друг
другу мнения сделались между ними еще одной связующей нитью. Никогда еще
Морган не казался своему учителю таким интересным, как сейчас, когда в нем
так много всего открылось в свете этих признаний. Больше всего его
поразила обнаруженная им в мальчике болезненная гордость. Ее в нем
оказалось так много - и Пембертон это понимал, - так много, что, может
быть, ему даже принесло пользу то, что ей в столь раннюю пору приходилось
выдерживать удар за ударом. Ему хотелось, чтобы у родителей его было
чувство собственного достоинства; в нем слишком рано проснулось понимание
того, что они вынуждены непрестанно глотать обиды. Его мать могла
проглотить их сколько угодно, а отец - и того больше. Он догадывался о