"Генри Джеймс. Урок мастера" - читать интересную книгу автора

там надолго; все склоны окрестных холмов покрылись снегом, который
спускался все ниже и уже почти достигал того места, до которого, закончив
работу, он поднимался в предзакатные часы, с каждым днем становившиеся все
короче. Стояла чудесная осень, озеро голубело, а книга его обретала форму
и подвигалась вперед. Все это на какое-то время украсило ему жизнь, и он
свыкся с тем, что эта жизнь покровом своим заслонила от него все
остальное. По прошествии полутора месяцев ему стало казаться, что он уже
выучил наизусть преподанный ему Сент-Джорджем урок, - что он постиг всю
истинность его утверждений, испытав их на деле. Тем не менее он совершил
одну непоследовательность: перед тем как пересечь Альпы, он написал Мэриан
Фэнкорт. Он отлично знал, сколь неправомерен этот поступок, и оправдывал
его только тем, что может один раз позволить себе такую роскошь, доставить
себе маленькое развлечение в награду за всю эту трудную осень. Она не
просила его об этом знаке внимания, когда он пришел повидать ее за три дня
до своего отъезда из Лондона и спустя три дня после того, как они с ней
обедали вместе в доме на Иннисмор-Гарденз. По правде говоря, у нее и не
было оснований его об этом просить, ибо он ни словом не обмолвился о том,
что хочет уехать. А не упомянул он об этом просто потому, что сам еще не
был ни в чем уверен; последняя встреча с ней как раз и определила его
решение. Ему захотелось увидеть ее для того, чтобы убедиться, как много
она в действительности для него значит, и отъезд его, столь стремительный,
что он даже не попрощался с нею, явился следствием испытания, которому он
себя подверг и которое еще больше укрепило его в убеждении, что значит она
для него безмерно много. В письме своем, посланном из Кларана (*17), он
оговаривался, что должен еще будет объяснить ей (и это больше чем через
три месяца после отъезда!), что заставило его отступить от принятых
правил.
Она ответила ему коротко, но очень быстро и сообщила ему поразившую его
новость: миссис Сент-Джордж скончалась неделю назад. Эта примечательная
женщина умерла в их загородном доме от тяжелого воспаления легких - он,
вероятно, не забыл, что все последние годы чувствовала она себя очень
плохо. Мисс Фэнкорт добавляла, что, как говорят, муж ее совершенно убит
постигшим его ударом: ему будет очень не хватать ее, она ведь была для
него решительно всем. Пол Оверт тотчас же написал Сент-Джорджу. Ему и
раньше как-то хотелось поддерживать с ним связь, но все это время у него
не было достаточно уважительной причины, чтобы тревожить человека, который
так занят. Их долгий ночной разговор припомнился ему во всех подробностях,
но не помешал ему выразить знаменитому писателю свое искреннее сочувствие,
ибо не из этого ли разговора ему стало ясно, что влияние этой женщины,
являвшей собою образец совершенства, определило всю жизнь ее мужа? Можно
ли было представить себе более ужасную катастрофу, чем утрата этого
животворного влияния - и навсегда? Именно в таком тоне и ответил
Сент-Джордж своему юному другу месяц спустя. Разумеется, в письме его не
было ни малейшего намека на столь много значивший для Оверта разговор. Он
писал о своей покойной жене так откровенно и великодушно, как будто
начисто позабыл об этом вечере, и слова его давали понять, сколь велика
понесенная им утрата. "При ней мне не надо было ничего делать самому, не
надо было ни о чем думать. С великим уменьем и редчайшей преданностью
справлялась она со всеми тяготами жизни, а я был свободен, как мало кому
из мужчин удается быть, чтобы работать пером, оградив себя от всего