"Генри Джеймс. Зверь в чаще" - читать интересную книгу автора

Марчер, будь у него на это силы, и направился к воротам. Он медленно шел по
дорожке мимо могилы Мэй Бартрем и, поравнявшись с Марчером, заглянул ему в
глаза ищущим голодным взглядом. Марчер сразу почувствовал, как глубоко ранен
этот человек, почувствовал с такой остротой, что все остальное - возраст,
одежда, черты характера, печать сословия - исчезло, существовало только
лицо, изборожденное глубоким и разрушительным страданием, подлинным
страданием. Подлинное страдание - в этом было все дело; когда он проходил
мимо Марчера, в нем что-то шевельнулось, то ли участие, то ли, скорее всего,
вызов чужому горю. Может быть, он успел заметить нашего друга, успел уже
раньше обнаружить в нем благодушную примиренность с кладбищем, которая своей
несовместимостью с его собственным чувством покоробила незнакомца, как
режущий диссонанс. Так или иначе, сперва Марчеру передалось ощущение,
владевшее этим олицетворением раненой страсти, - ощущение незримого
присутствия чего-то кощунственного, а затем, когда тот продолжил свой путь,
он, взволнованный, обескураженный, задетый, поймал себя на том, что с
завистью глядит ему вслед. То, что за этим непроизвольным взглядом
последовало, что явилось прямым следствием впечатления от встречи, было
поистине невероятно, - впрочем, он и прежде многое случившееся с ним считал
невероятным. Незнакомец ушел, но глаза с их обнаженной мукой по-прежнему
исступленно глядели на Марчера, и, полный жалости, он попытался попять,
какая беда, какое несчастье, какая непоправимая утрата может придать глазам
такое выражение? Что этому человеку было дано, без чего он истекает кровью,
хотя и продолжает жить?
Что-то, что ему, Джону Марчеру, дано не было, и доказательство этому он
сам со своей иссохшей жизнью, - подумал Джон Марчер. Его ни разу не
захватила страсть - он только что видел, каково это, быть ею захваченным; он
выжил, бесцельно бродил по свету, томился, но это ли называется
разрушительным страданием? Откровение, мгновенно последовавшее за вопросом,
и было тем невероятным, о чем мы говорим. На только что мелькнувшем лице
словно огненными буквами было написано упущенное Марчером, и оно, это
безвозвратно и безрассудно упущенное, превратилось в подожженный пороховой
шнур, оно отдавалось в нем взрывами пульсирующей боли. Он увидел вовне, а не
испытал изнутри, что значит скорбеть о женщине, которую любил за нее самое,
и открыло ему это с потрясающей убедительностью лицо незнакомца, все еще
вспыхивавшее перед его глазами, как дымный факел. Знание не прилетело к нему
на крыльях опыта, нет, оно задело, толкнуло, опрокинуло его с
пренебрежительностью случая, с наглостью уличного происшествия. Теперь все
осветилось до самых небес, и Марчер стоял, глядя в пустынный провал своей
жизни. Он глядел, с трудом переводя дыхание, затем в смятении отвернулся, и
в глаза ему ударила своей особенной четкостью открытая страница его
жизненной истории. Имя на могильной плите сразило его с не меньшей силой,
чем лицо незнакомца, оно и крикнуло во весь голос, что упустил он ее. Вот
оно - страшное сознание, ответ на всю прошлую жизнь, откровение столь
чудовищно-бесспорное, что Марчер застыл как каменное надгробье под его
ногами. Все сошлось, стало понятно, очевидно, бесспорно, и теперь Марчер
никак не мог постичь той слепоты, которую с таким упорством пестовал в себе.
Назначенное совершилось с полнотой даже чрезмерной, чаша была выпита до
последней капли: он оказался человеком своего времени, олицетворил собой
человека, с которым ничего не может случиться. Вот какой удар его постиг,
вот что ему открылось. И, как мы уже сказали, он стоял, охваченный мертвящим