"Аскольд Якубовский. Страстная седмица" - читать интересную книгу автора

сложными. Взять хотя бы борьбу за роли, за поездку с труппой в Свердловск
или даже в Москву. Там закупались ими одежда и обувь, там же могли "заметить
и взять", чего всем очень хотелось. Рассказывали о гастрольных поездках, о
разных случаях - от мелочей (ломился пьяный в номер) и до того, что угорела
насмерть какая-то Валентинова, заснув в автомобильчике-фургоне, как будто бы
пьяная, а туда забивались выхлопные газы. Если бы парень не ждал, дергая
коленками или сжимая и разжимая кулаки, когда все разойдутся, чтобы выйти со
всеми и бегом вернуться обратно, он бы заинтересовался и рассказами, и тем,
мосластым, даже актрисами. Поговорив, начинали артистичничать: пели дикими
голосами, декламировали, кривлялись забавно. И парень хохотал, блестя белыми
ровными зубами. И тут же краснел совсем по-мальчишески, потому что
какая-нибудь актриса, с кожей, увядшей на висках и с черными пылинками на
носу, кричала:
- Огурчик! Так бы и съела!
- Ешь, я разрешаю, - улыбалась Таня.
В общем, это интересный и приятно странный народ, плюющий на обыденную
жизнь. Серьезно актрисы говорили только о театре, да еще о мюзикле, который
они когда-нибудь поставят. Иногда они с любопытством - рабочий! - кидались к
нему с расспросами. Будто он был марсианин. Но и это было несерьезно, такую
они мололи при этом чепуху.
Сегодня он застал у Тани режиссера. Таня была в халатике, и на столе -
бутылка коньяку местного разлива, сыр и хлеб. В масленке было масло, в
конфетнице - конфеты. Словом, полный ажур.
Режиссера он видел и раньше. Это был лысоватый, старый (лет за сорок и,
кажется, разведенец) гений. Поэтому в театре ему и не дают развернуться,
боятся. И вот, он сидел и пил коньяк и закусывал его ломтиком сыра без
хлеба. Они с Таней улыбались и спорили без азарта: что же лучше, в конце
концов, система великого старика Станиславского или узкий профиль актера.
Скажем, амплуа злодея, любовника, и т. д. и т. п.
Парень стоял и слушал их, тоскуя. Тут режиссер подмигнул ему круглым
глазом, потрогал пальцами свою верхнюю губу, затем кончик носа. "Руль", -
подумал парень.
- Знакомьтесь, - сказала Таня режиссеру. - Это Виктор, ты слышал.
- Может быть, все может быть, - рассеянно сказал режиссер.
- Садись, - предложила Таня парню.
Но парень не сел, он прислонился к дверному косяку и так стоял. Он
слышал, как под напором его плеча (он напряг его и с удовольствием
почувствовал мускул) потрескивает древесина. Косяк вывалится, парень был
уверен в этом. И в другом не сомневался: шагни вперед, и этот щуплый и
дряхлый режиссеришка, которому даже не дают работать, вскочит и побледнеет.
Он будет стоять в своем матрасном костюмчике и драться не решится. Взять бы
его за воротник... Еще полгода назад парень это бы и сделал. Но полгода у
них прошли рядом с Таней и переменили его. И непонятно: бить режиссера или
этого делать не нужно? А вдруг ему дали работать? Что если он зашел
поговорить о том, о чем говорят режиссеры своим актрисам. Кстати, о чем они
говорят на самом деле? Это неизвестно, и парень пожалел, что вполуха слушал
разговор актеров. Но не оставаться же им тут вместе.
Парень шагнул за дверь, а Таня вышла за ним, шепча:
- Только без скандала, прошу. Лучше иди домой.
- Я хочу тебя спросить, - сказал парень. - Гони его, и пойдем ко мне.