"Аскольд Якубовский. Страстная седмица" - читать интересную книгу авторасложными. Взять хотя бы борьбу за роли, за поездку с труппой в Свердловск
или даже в Москву. Там закупались ими одежда и обувь, там же могли "заметить и взять", чего всем очень хотелось. Рассказывали о гастрольных поездках, о разных случаях - от мелочей (ломился пьяный в номер) и до того, что угорела насмерть какая-то Валентинова, заснув в автомобильчике-фургоне, как будто бы пьяная, а туда забивались выхлопные газы. Если бы парень не ждал, дергая коленками или сжимая и разжимая кулаки, когда все разойдутся, чтобы выйти со всеми и бегом вернуться обратно, он бы заинтересовался и рассказами, и тем, мосластым, даже актрисами. Поговорив, начинали артистичничать: пели дикими голосами, декламировали, кривлялись забавно. И парень хохотал, блестя белыми ровными зубами. И тут же краснел совсем по-мальчишески, потому что какая-нибудь актриса, с кожей, увядшей на висках и с черными пылинками на носу, кричала: - Огурчик! Так бы и съела! - Ешь, я разрешаю, - улыбалась Таня. В общем, это интересный и приятно странный народ, плюющий на обыденную жизнь. Серьезно актрисы говорили только о театре, да еще о мюзикле, который они когда-нибудь поставят. Иногда они с любопытством - рабочий! - кидались к нему с расспросами. Будто он был марсианин. Но и это было несерьезно, такую они мололи при этом чепуху. Сегодня он застал у Тани режиссера. Таня была в халатике, и на столе - бутылка коньяку местного разлива, сыр и хлеб. В масленке было масло, в конфетнице - конфеты. Словом, полный ажур. Режиссера он видел и раньше. Это был лысоватый, старый (лет за сорок и, кажется, разведенец) гений. Поэтому в театре ему и не дают развернуться, хлеба. Они с Таней улыбались и спорили без азарта: что же лучше, в конце концов, система великого старика Станиславского или узкий профиль актера. Скажем, амплуа злодея, любовника, и т. д. и т. п. Парень стоял и слушал их, тоскуя. Тут режиссер подмигнул ему круглым глазом, потрогал пальцами свою верхнюю губу, затем кончик носа. "Руль", - подумал парень. - Знакомьтесь, - сказала Таня режиссеру. - Это Виктор, ты слышал. - Может быть, все может быть, - рассеянно сказал режиссер. - Садись, - предложила Таня парню. Но парень не сел, он прислонился к дверному косяку и так стоял. Он слышал, как под напором его плеча (он напряг его и с удовольствием почувствовал мускул) потрескивает древесина. Косяк вывалится, парень был уверен в этом. И в другом не сомневался: шагни вперед, и этот щуплый и дряхлый режиссеришка, которому даже не дают работать, вскочит и побледнеет. Он будет стоять в своем матрасном костюмчике и драться не решится. Взять бы его за воротник... Еще полгода назад парень это бы и сделал. Но полгода у них прошли рядом с Таней и переменили его. И непонятно: бить режиссера или этого делать не нужно? А вдруг ему дали работать? Что если он зашел поговорить о том, о чем говорят режиссеры своим актрисам. Кстати, о чем они говорят на самом деле? Это неизвестно, и парень пожалел, что вполуха слушал разговор актеров. Но не оставаться же им тут вместе. Парень шагнул за дверь, а Таня вышла за ним, шепча: - Только без скандала, прошу. Лучше иди домой. - Я хочу тебя спросить, - сказал парень. - Гони его, и пойдем ко мне. |
|
|