"Аскольд Якубовский. Страстная седмица" - читать интересную книгу автора

Мальчишеские восхищенные окрики. Мелкие эхо, рожденные закоулками домов, их
удары в лицо.
Он приехал к Тане с нетерпением. Такого с ним еще не бывало. Девушки
были самые разные, даже много. Он в разговорах с приятелями-мотоциклистами
называл своих подружек "морковками" (те - тоже). Летом они часто, всей
моторизованной громыхающей стаей, уезжали в лес, и позади на седле у каждого
сидела подружка. Но все это было так, и чаще всего дело кончалось слезами и
упреками или даже ссорой. А вот с Таней у них как-то сначала вышло все
солнечно, а в ее комнатке в общей громадной квартире тепло, вольно, мягко.
Так бы и остался. Сколько бы ни куксились живущие здесь же старухи. Странный
народ эти старухи, удивлялся парень. И хотя комнаты (все семь) были большие,
с высокими потолками, солнечные, старухи постоянно злились на комнаты,
солнце, все. И все они были злы на парня, толстые и тощие, подслеповатые и
глазастые. И наблюдали, наблюдали.
Он побаивался этих старух и, если взбегал по лестнице, то все же не
звонил, как хотелось, а открывал дверь своим ключом. Его подарила Таня. И
если удавалось пройти коридор незамеченным, он скребся в дверь Тани. И часто
слышал кашель и оборачивался - старуха, тощая или рыхлая, в очках или нет,
смотрела на него. И шипела:
- Чем таскаться, женился бы, что ли... Рас-путник...
Таня была в халатике или уже одетая для выхода в узкое и черное платье.
Оно ей очень шло, перекликалось с бровями восточного рисунка, подчеркивало
белизну лица, прямо-таки снежную. И парня охватывал телячий восторг.
Хотелось орать, прыгать, подкидывать ее... А приходилось сдерживаться, если
было платье. Его она меняла на работе на другие одежды, какие ей полагалось
надевать в тот вечер.
Когда Таня выходила в этом платье, в плащике осенью, в дошке зимой, он
отвозил ее в театр на такси, а сам шел в зал. Он садился и, зажав руки
коленями, смотрел и слушал, мало что понимая. Он видел на сцене одну только
Таню, пляшущую, что-то поющую. И если не ее был выход, парень с недоумением
таращился на сцену, не понимая, на кой дьявол выходили все эти, как не
стыдно им переодеваться, хрипло петь перед зрителями, по-видимому, вполне
серьезными в своей жизни людьми. Но те аплодировали.
Затем он увозил Таню домой, и тут было по-разному. Если ей хлопали, она
была к нему доброй, и он оставался на всю ночь. Скинув ботинки, он ложился
на кушетку, заведя большие черные руки за голову. Блаженствовал. Таня,
ничуть не усталая, с блестящими глазами, велела зажмуриться и переодевалась
в халатик. Затем кипятила чай и готовила бутерброды с сыром и маслом. Они
ели, болтали, они пили "Каберне", кислятину цвета красных чернил, и парень
уверял, что Таня от вина стала косой и восточной женщиной. Парень забывал,
что на сцене Таню целовал пузатый старик, притворившийся лордом, и
долговязый мосластый мужик, которому парень давно намял бы шею, если бы это
не было его обязанностью - тоже целовать его Таню.
Ну, а затем была ночь... Если Таня встречала его в халатике, значит, в
этот день она не играла. И тогда, обнявшись, они сидели на кушетке. Иногда
Таня была в черном платье, а никуда не шла, просто у нее сидели гости - тот
старик, и молодой, и мосластый, и актрисы с выщипанными бровями. Они
заходили к Тане "на огонек", приносили с собой бутылку осточертевшего
"Каберне" и конфеты, почему-то обязательно "Кара-кум". Они пили вино с
конфетами и говорили о театральных делах, оказавшихся (это поразило парня)