"брат Якоб. Катехизис в письмах " - читать интересную книгу автора

или приписана к своим качествам. То есть не я, такой хороший, люблю ближнего
моего, но Отец любит и, из этой любви, даёт мне повеление к поступку, к
которому я сам вовсе не расположен. Как мы видим это в Гефсимании, когда
Отец велит Сыну Иисусу пожертвовать собой для спасения Иуды Искариота, а
Иисус вовсе этого не хочет, но покорен воле Отца. Поэтому мы говорим об
Отце, как о Любви, а о Сыне говорим, что послушен до конца, и в самой
смерти.
Поскольку Отец есть Любовь к человеку и субстанция истинной
нравственности, постольку и грех, как ослушание Отца, обязательно имеет
нравственный аспект - греховный поступок безнравствен.
В истории греха Адама этот аспект завуалирован, поскольку Адам в этом
эпизоде пребывает один, и мы видим только его отношения с Отцом и со своей
плотской душой, Евой, - поскольку нет ближних. Нравственный аспект ослушания
отца раскрыт в мифе о Каине и брате его Авеле. Каин - тот же Адам,
ослушавшийся Отца, предупреждавшего его о грехе в отношении брата, и, в
результате, изгнанный от Лица Отца и обречённый на вечные скитания. Он -
блудный Сын. И в принесении покаяния в крещении Иоанновом и принятии
указанного им Христа мы видим возвращение Каина в дом Отца через признание
Авеля, брата своего, - которому прежде завидовал за избранность его, -
Помазанником Божьим. И здесь разделение после-голгофского человечества:
граждане, не признавшие в брате своём Сына Божьего, остаются нераскаянными,
разделяют высокомерие Сатаны в отношении человека и примут участь Сатаны, -
не взирая на их почитание какого-то сверхчеловеческого запредельного,
непостижимого и всемогущего "бога".
Эта истинная нравственность (или мораль), укоренённая в Отце Человека,
безусловна, по определению, и не нуждается в исторических, традиционных
подпорках, - почему и оказалось возможным для Иисуса и его присных
пренебречь традиционным еврейским законом и, при этом, сохранить чистоту.
Также эта нравственность существенно отлична от ходульной
нравственности праведного образа, - когда человек-творец созидает
(поведенчески) образ себя нравственного. Во-первых, этот образ не
субстанциален, но рефлексивен и представляет собой пустую форму: во-вторых,
он всегда субъективен и относителен: в зависимости от элементов исторической
культуры, которые заимствуются для его создания. Отсюда, такая мораль
спорна, неустойчива, и не имеет цены в бытийном плане, как лишённая
субстанции форма. Тогда как мораль являющаяся в человеке, как обнаружение
союза с Отцом, бытийна, субстанциальна, есть феномен Жизни. Откуда
заключаем, что феномен Человека необходимо общественен и нравственен, -
поскольку истинный модус существования человека есть модус общения, и любовь
Отца обнаруживается как нравственность.
Таким образом, христианская нравственность, - укоренённая не в понятии
или представлении творческого благожелающего ума, а в любви Отца к
человеку, - это не побрякушка, надетая на себя, для прочих целей, которую
можно при случае снять, как похоть снимает одежду, но - форма истины
человека, форма подлинного существования человека. Поэтому, расширяя формулу
Аристотеля, мы говорим, что человек есть животное не только политическое, но
и нравственное. Отсюда известная сентенция; "человек начинается с чувства
стыда".