"Андрей Яхонтов. Бывшее сердце (Главы романа)" - читать интересную книгу автора

Бабушка читала вслух жеманные французские романы, где соприкосновение рук
влюбленных влекло за собой помолвку и брак - то есть соединение под знаком
чистого обожания. Ни о каких стонах и воплях в порыве страсти, ни о каких
грязных подтеках на простынях, ни о каких изнасилованных мальчиках и
дворниках с отрезанными гениталиями в этих произведениях помину не было.
Отец водил меня в театры и музеи. И, закатив глаза, сладко пел:"Дивная,
чудесная картина. Прекрасные юноши и девушки на ней изображены. А эта
скульптура. Мальчик, извлекающий из ступни занозу. Сколько в нем грации,
достоинства, трепетности." "Тот дядя с собачкой." "Та женщина с книгой на
скамейке." "Великолепный сегодня закат!" На короткое время ему и впрямь
удалось поселить в моей душе счастливую убежденность, что миром правит
бестелесная, воздушная гармония.
В тигле моего сознания происходило слияние несовместимых потоков, закипала
гремучая смесь. Я рос, сложенный из двух плохо сочетавшихся половинок:
утренних докладов за завтраком и возвышенного парения.

Что творили со мной якобы мудрые взрослые?
- Руки лучше держать поверх одеяла, - говорила бабушка, целуя в лоб перед
сном.
Я спрашивал: "Почему?" Она уклончиво бормотала: "Если хвататься за пипку,
она отвалится. Все станет из тебя вытекать".
С ужасом и омерзением я представлял: постоянно мокрые штаны, желтый
ручеек, гадкий запах. Позора не оберешься. Но главное: все будут знать, п
о ч е м у и за ч т о ты платишься.
Безвинные детские фантазии псевдо-педагогам удавалось исказить до
неузнаваемости, опошлить до оторопи - и выставить в ханжески неприглядном
свете. Хоть бы договорились между собой, чем стращать! Мать, в отличие от
бабушки, делала упор не на гангрену, а на сухотку спинного мозга и
оволосение ладоней, к тому же придумала для процесса рукоприкладства
издевательское название - "кустотерапия", намекая: подобному постыдному,
заслуживающему порицания занятию предаются в уединении, вдали от
посторонних глаз, то есть в безлюдных кущах. "Сухотка", "кустотерапия" -
от самих слов веяло презрением и неизбежной карой.
В ванной, выгнувшись на манер гимнаста, делающего "мостик", выпятив грудь
и живот - я выныривал на поверхность своим крохотным стручком. И радостно
сообщал:
- Смотрите, крокодил!
Вместо улыбки на папашином лице появлялась страдальческая озабоченность.
- Так шутить не надо.
Почему? Что плохого было в моем крокодильчике? Ведь он еще не начал никого
пожирать.
Видели бы мои строгие наставники, как, спустя годы, я, резвясь с голыми
девицами в бассейне, весело гогочу: "Если у кого не встает, не имеет
значения, в воде ОН всплывает сам." Видели бы мои суровые надзиратели эту
картину и моего существенно подросшего аллигатора.

Я смотрел на мир то подслеповатыми, близорукими глазами отца, то взирал на
окружающую сумятицу холодным взглядом мамы.
Если дворовые приятели начинали рассказывать о том, как я, по их мнению,