"Андрей Яхонтов. Бывшее сердце (Главы романа)" - читать интересную книгу автораотправлялись по ресторанам и дегустационным залам, где накачивались -
наперсточными дозами - потрясающим душистым вином. В воздухе витал запах перезревшего, перебродившего винограда. Обнявшись, брели под сводами его зарослей в комнатушку, которую снимали, и сразу, на манер виноградных лоз, сплетались телами. Наши крики будоражили воображение отдыхающих и вызывали зависть состоящих в законном браке аборигенов; в конце концов, приютившие - не без колебания - меня и годившуюся мне в матери ветреницу хозяева-украинцы (возможно, горячие грузины или абхазцы отнеслись бы к разгулу терпимее, есть нации словно созданные для плотских радостей, мой приятель-мингрел, если пользовался презервативом, говорил, что резина не выдерживает, горит) велели нам убираться, выкинули из дома среди ночи наши пожитки и захлопнули калитку, чтоб не вздумали вернуться. Взбешенные тем, чего сами никогда не испытывали, украинские самостийцы остановили любовную карусель на самом пике заверчивания, прервали эквилибристический аттракцион на самом лихом вираже - мой болт тупо и обиженно торчал, надеясь: я найду способ удовлетворить его законную претензию, освобожу мошну от перегруза. На плетеном мостике, переброшенном через узенькую бурную речку ("На мосту стояли трое - он, она и у него", - шутил Гриша) я исполнил требование упрямца, пошел, а, вернее, пораскачивался навстречу его непререкаемой нужде, после чего, сбросив взаимную наэлектризованность и заметно повеселев, мы отправились искать другое пристанище. Устроились в пансионате, принадлежавшем министерству, где трудился муж моей наперсницы (уж точно от слова "перси"). Через несколько дней нас с почетом, на машине, проводили в аэропорт. Рогоносцу, разумеется, донесли о визите жены в курортную вотчину, и не смог проводить возлюбленную до дома и упросил Феликса отвезти ее на такси. Сходивший с ума ревнивец поджидал неверную возле подъезда. Когда Феликс, вслед за ней, вылез из машины, обманутый дундук выхватил (позже выяснилось, украденный у соседа-милиционера) пистолет и шмальнул по моему товарищу. С отчаянным криком Феликс бросился в кусты акации, которые окружали двор. Это его спасло - вслед прогремели еще несколько выстрелов. Феликс начинал подкатывание, наведение мостов и понтонов (а также разбрасывание приколов и пантов) с долгих сладких песнопений, лишь вслед за пылью в глаза и уши пускал в ход припрятанное дальнобойное орудие. Я действовал в обратном порядке: мчал во весь опор, налетал, обезоруживал, палил наугад, покорял - а затем (да и то крайне редко) затевал тары-бары. К чему слова - если на службе у меня состоял ловкий, умелый, расторопный дипломатический посланник, собственный дипкурьер, полномочный представитель по особым поручениям, ушлый малый (а на самом деле - большой), который образнее любых поэтических красот и пышных метафор мог выказать и выразить суть дела, продемонстрировать, какая именно подпруга им правит и движет. Такого камикадзе таранного типа, такого лазутчика, безусловно, следовало высылать вперед (что я и делал, используя дозорного задиру по прямому назначению - для превентивных и последующих пиратских захватов). Точить впустую лясы - было занятие не для него! Мой абордажный крюк, мой высокочтимый посыльный, предъявлявший в качестве визитной карточки белую метку жизни (в отличие от смертельной биллибонсовской "черной") никогда не подводил: прощупывал почву, выведывал привходящие |
|
|