"Андрей Яхонтов. Бывшее сердце (Главы романа)" - читать интересную книгу автора

отправлялись по ресторанам и дегустационным залам, где накачивались -
наперсточными дозами - потрясающим душистым вином. В воздухе витал запах
перезревшего, перебродившего винограда. Обнявшись, брели под сводами его
зарослей в комнатушку, которую снимали, и сразу, на манер виноградных лоз,
сплетались телами. Наши крики будоражили воображение отдыхающих и вызывали
зависть состоящих в законном браке аборигенов; в конце концов, приютившие
- не без колебания - меня и годившуюся мне в матери ветреницу
хозяева-украинцы (возможно, горячие грузины или абхазцы отнеслись бы к
разгулу терпимее, есть нации словно созданные для плотских радостей, мой
приятель-мингрел, если пользовался презервативом, говорил, что резина не
выдерживает, горит) велели нам убираться, выкинули из дома среди ночи наши
пожитки и захлопнули калитку, чтоб не вздумали вернуться. Взбешенные тем,
чего сами никогда не испытывали, украинские самостийцы остановили любовную
карусель на самом пике заверчивания, прервали эквилибристический
аттракцион на самом лихом вираже - мой болт тупо и обиженно торчал,
надеясь: я найду способ удовлетворить его законную претензию, освобожу
мошну от перегруза. На плетеном мостике, переброшенном через узенькую
бурную речку ("На мосту стояли трое - он, она и у него", - шутил Гриша) я
исполнил требование упрямца, пошел, а, вернее, пораскачивался навстречу
его непререкаемой нужде, после чего, сбросив взаимную наэлектризованность
и заметно повеселев, мы отправились искать другое пристанище. Устроились в
пансионате, принадлежавшем министерству, где трудился муж моей наперсницы
(уж точно от слова "перси"). Через несколько дней нас с почетом, на
машине, проводили в аэропорт.
Рогоносцу, разумеется, донесли о визите жены в курортную вотчину, и
приключение едва не закончилось печально. Однажды, крепко нарезавшись, я
не смог проводить возлюбленную до дома и упросил Феликса отвезти ее на
такси. Сходивший с ума ревнивец поджидал неверную возле подъезда. Когда
Феликс, вслед за ней, вылез из машины, обманутый дундук выхватил (позже
выяснилось, украденный у соседа-милиционера) пистолет и шмальнул по моему
товарищу. С отчаянным криком Феликс бросился в кусты акации, которые
окружали двор. Это его спасло - вслед прогремели еще несколько выстрелов.

Феликс начинал подкатывание, наведение мостов и понтонов (а также
разбрасывание приколов и пантов) с долгих сладких песнопений, лишь вслед
за пылью в глаза и уши пускал в ход припрятанное дальнобойное орудие. Я
действовал в обратном порядке: мчал во весь опор, налетал, обезоруживал,
палил наугад, покорял - а затем (да и то крайне редко) затевал тары-бары.
К чему слова - если на службе у меня состоял ловкий, умелый, расторопный
дипломатический посланник, собственный дипкурьер, полномочный
представитель по особым поручениям, ушлый малый (а на самом деле -
большой), который образнее любых поэтических красот и пышных метафор мог
выказать и выразить суть дела, продемонстрировать, какая именно подпруга
им правит и движет. Такого камикадзе таранного типа, такого лазутчика,
безусловно, следовало высылать вперед (что я и делал, используя дозорного
задиру по прямому назначению - для превентивных и последующих пиратских
захватов). Точить впустую лясы - было занятие не для него! Мой абордажный
крюк, мой высокочтимый посыльный, предъявлявший в качестве визитной
карточки белую метку жизни (в отличие от смертельной биллибонсовской
"черной") никогда не подводил: прощупывал почву, выведывал привходящие