"Андрей Яхонтов. Бывшее сердце (Главы романа)" - читать интересную книгу автора (Что творили? Чем пробавлялись и какого джинна выпускали? Что собирались в
будущем пожинать?) Некоторые воспринимали чехарду спокойно, но были и такие, кто пытался выпрыгнуть из окна. Для большинства это был слом сознания. (С моей точки зрения, все же странный: какая, в сущности, разница - спать с разными через день или через минуту? Ведь давно нарушили все мыслимые заповеди, перестали обращать внимание на подсказки природы.) Зато после преодоления запрета перерождались. Делались размахайками, которым все равно и все позволено, которым море по колено. Давали себе волю на полную катушку. Отчубучивали жуть чего. Пошла пизда по кочкам! И какими счастливыми выглядели! Вряд ли хоть одна из них - усвоив наши уроки - могла обрести счастье в близости с постоянным партнером. На всю жизнь включалась в поиск более сильных ощущений. Очередного охотника на Людмилу сосватали уже за пять ящиков. (Он работал на коньячном заводе). Людмила не сопротивлялась, не возражала. Уединилась с новеньким; мы сидели на балконе, баловались шипучкой и шоколадом. Ждали, и этот претендент, разочаровавшись, придет качать права. Нет, не выходил несколько часов. Выполз из спальни на карачках и еле живой. "Такая шалава, - говорит, - я от нее оторваться не мог. Лучшая баба, которая у меня была." Каждому - свое, это точно. И вроде теоретически понятно. Но на практике - непостижимо. Намерение родителей определить меня в институт стало прологом еще одного захватывающего бардальеро. Толстая до бесформенности и при этом не лишенная шарма и завлекательности подруга матери (ее просили абитуриента) начала бегать за мной, едва мы приступили к штудированию хрестоматий и сборников по истории права. Я увиливал, уклонялся от скучнейших бдений, но обладательница прекрасной атласной кожи и копны крашенных в соломенный цвет волос, носившая экстравагантные наряды и яркие платочки, была непреклонна: гонялась, преследовала по пятам, обрывала телефоны, если трубку снимали отец или мать, настаивала на дополнительном (крайне необходимом) цикле лекций и надзоре за кругом моего чтения. В качестве наиболее действенной педагогической меры стала напяливать короткие платьица и заплетать косички. Понимала ли, что выглядит нелепо? Не могла не понимать. Но справиться с собой не умела. (Что подтверждает давнее мое наблюдение: влюбившийся человек не просто болен, а поражен тяжелейшим недугом, может быть, инфекцией, занесенной с другой планеты. Этот влюбившийся как бы отсутствует в реальной жизни, ничего не видит кроме предмета своей страсти, ничего не слышит кроме кажущегося ему волшебным голоса, то беднягу бросает в жар, то в холод.) Мы таскались по темным паркам, закоулкам, валялись на продавленных кушетках в квартирах ее сослуживиц и приятельниц, уединялись в ванных, запирались, продев ножку стула сквозь дверную ручку, в аудиториях, где за час до того сбрендившая моя наставница разжевывала студентам, чем отличается римский донатизм от римского же доминататизма. Извинительно, когда юные влюбленные занимаются черт те чем на скамейках и газонах вдоль плохо освещенных аллей. То, что выделывала, вытворяла моя перезрелая метресса, плохо укладывалось даже в мою забубенную голову и уж вовсе не соответствовало солидному статусу и возрасту вообразившей себя старшеклассницей профессорши. |
|
|