"Андрей Яхонтов. Бывшее сердце (Главы романа)" - читать интересную книгу автора

перечувствованное и пережитое. Людям попросту больше не о чем говорить -
что еще происходит или происходило в их жизнях, кроме страстных (с их
точки зрения и с позволения сказать) романов?
Правила игры в "новую бутылочку" запрещали делать различие между красивыми
и уродками, но большинство участников все же старалось выбрать мордуленции
и абрисы посимпатичнее. Одноглазый упырь, напротив, предпочитал крокодилиц
и каракатиц. Парируя (он говорил "палируя", как и про футбольный мяч и
удар: "Вратарь его палировал") летевшие со всех сторон насмешки,
обосновывал логичность своих пристрастий:
- Страшненькие не избалованы. Радуются любому знаку внимания.
Соответственно - и воздают сторицей.
- Тебе не все равно, куда совать дружка? - подначивали мы. - Ты разве на
помойке его нашел?
Рдея от счастья и кривясь в улыбке, он отвечал:
- Все лучше, чем кончать в спичечный коробок. - И прибавлял умиленно: -
Пусть будет морда овечья, была бы пизда человечья.
Постоянной его пассией выступала одноногая инвалидша, утратившая симметрию
фигуры и женскую соблазнительность (в общепринятом представлении) под
колесами трамвая. Но одноглазого (возможно, по причине его собственного
перекоса) именно ее ущербность и возбуждала. Вскарабкавшись на циклопа и
сев на его торчавший штакетник, безногая изображала циркуль - вращалась
вокруг оси, отталкиваясь от ложа единственной конечностью.
- Если бы сжимала в пальцах грифель, окружность получилась бы идеальной! -
похвалялся сноровкой подруги скрипучий материнский клеврет. И повторял
шутку, которой стимулировал усердие эквилибристки. - Сперва она попала под
трамвай, а теперь под шофера. Или это я угодил под нее?
Еще одним замечательным словечком в его лексиконе было "ублетворил" -
вместо "удовлетворил".
Я впитывал скабрезности то с жадностью, то нехотя и вполуха. Гораздо
важнее для меня было происходящее со мной, внутри меня; я начал относиться
к себе серьезнее и внимательнее, чем к любым захватывающим признаниям
извне.
- Ты меня слушаешь? - неуверенно спрашивал Гриша.
Я медленно и неохотно выкарабкивался из окутавшего марева мыслей. И
отвечал:
- Да.
Никого не воспринимал. Никого не отыскивал увлекательнее, чем я сам. На
окружающих смотрел - сравнивая с собой. Измеряя на свой аршин. Наделяя
собственным пониманием, личными взглядами, интуицией. То считал всех своей
копией. То ударялся в противоположную крайность и мнил: похожих нет. То
склонялся к золотой середине: при общей малоотличимой основе в ком-то
превалирует доброта, в ком-то - злость, в ком-то жадность, в ком-то
щедрость, умность и глупость, значит, люди разнятся лишь качающимися,
будто кроны деревьев на ветру, числителями, знаменатели в каждом
постоянны.
Бесспорно: чтобы узнать другого - надо изучить себя. И уж потом - от себя
отрешиться. До поры мои товарищи оставались загадками. Что говорить про
женщин!

Разновидность "бутылочки", которую мы с Феликсом назвали "Поцелуй ручку",