"Андрей Яхонтов. Бывшее сердце (Главы романа)" - читать интересную книгу автора

Игра, порожденная вращением бутылочной тары, обретала размах и неудержимый
охотничий азарт. По ходу гонки рождался негласный кодекс забавы. Первый
пункт нигде не зафиксированных, однако, известных всем посвященным правил
гласил: каждый участник состязания о б я з а н преследовать дичь - то есть
любую попавшуюся на глаза юбку - до победного финала, результативного
итога.
- Что значит "любую"? - спорили мы.
- Любую, любую подвернувшуюся, - дал всеобъемлющее разъяснение главный
рефери и теоретик безостановочных увеселительных потрав и непрекращающихся
перекрестных стрельб Феликс. - Не только ту, которая приглянется, это
упрощает задачу. А и ту, от которой воротит. Каждую. Встреченную на улице.
В подъезде. В транспорте. У себя дома.
Согласно выработанной хартии - атакам подвергались девушки, женщины,
старушки. В число запротоколированных объектов входили давняя, миллион раз
виденная знакомая и случайно подвернувшаяся прохожая. Проигравшим и
выбывшим из борьбы считался тот, кто нарывался на окончательный отказ.
Получал полный отлуп.
Мне удалось вовлечь в нашу охваченную горячкой свору скрипучего
материнского шофера. Очень быстро грозный циклоп стал душой компании, в
свободные от несения службы часы (кто бы мог подумать!) он превращался в
неутомимого балагура и шутника. Не тушевался из-за физического изъяна.
(Хотя, следуя здравому смыслу, должен был сидеть дома и не травмировать
окружающих стеклянной гляделкой.) Нет, знай пытался свой член куда-нибудь
приспособить и употребить. И пристраивал! И употреблял! Всем его половая
предприимчивость страшно нравилась. Все встречали ее с одобрением.
В минуту откровенности он поведал: глаз ему высадило осколком, но могучий
организм справился с увечьем, ранение не подкосило героя, каждый вечер
(после возвращения из госпиталя в зону боевых операций) неунывающий вояка
ознаменовывал тем, что брал автомат и со словами: "Иду мстить за частичную
потерю зрения" отправлялся насиловать представительниц мирного населения.
Вероятно, многие поплатились за его кривость - раздолбанными
внутренностями. Говорил: когда овладевали, под прикрытием танков и
артиллерии, очередным городом и врывались во дворы и дома - ставили
пленных немочек на подоконники раком и трахали, не пытаясь сдержать напор,
а, напротив, раскачивая, так что те выли от боязни сорваться вниз.
Некоторых сбрасывали специально. Вспоминая счастливые ратные деньки и,
увы, невозможную в мирные времена (по крайней мере в оккупационных
объемах) "еблю со страхом", одноглазый вершитель справедливости млел и
сладко причмокивал. У него не возникало сомнений касательно веселости
содеянного, как не возникало перебоев в постоянно сменяемом контингенте
новых поклонниц. Хвастая очередной капитуляцией какой-нибудь увядшей, в
сущности, пожилой уже дамы, он, пуская тягучие слюни, сообщал: "Так ее
раскочегарил, даже железки стали попукивать".
Слушая его излияния, я с трудом подавлял брезгливость. Хотя понимал:
обсуждение, смакование - суть продолжение любовной перипетии. Мало
пуститься в приключение, надо его обсосать, обслюнявить, будто истаивающую
карамельку. И тем продлить ему жизнь. Мужчины и женщины, подростки и
старцы, обмениваясь постельными былями и небылицами, чеша языки, - с
одинаковым жаром и неослабевающей интенсивностью реанимировали