"Андрей Яхонтов. Бывшее сердце (Главы романа)" - читать интересную книгу автора

созданиями: прорезь, как у копилки, (только снизу, но все равно тянет
вбросить пожертвование, совершить вклад); бледные, удивительной нежности
полуплоды, угнездившиеся меж ветвями рук наверху. Эти плоды приятно
перебирать в корзинах воспоминаний. Завидя очертания бедер, заслыша стук
каблучков и капроновый шорох трущихся друг о дружку чулок - терял голову.
Заболевал. Шел, гнался за мнимой целью - зная, веря: стройняшечка,
худышечка, толстушечка вылеплена и создана специально для меня.
Однажды в метро - лишь долю секунды мне дано было видеть ее лицо (я шагнул
в вагон, а она выпорхнула на платформу, и двери за ней сомкнулись), - но
между нами сверкнула молния, пробежал электрический разряд. Другой раз, в
автобусе, на сиденье напротив клевала носом, проваливалась в чертоги
Морфея после бессонной (и, наверное, бурной) ночи юная нимфа. Маленькая
подковка на золотой цепочке, словно клешня, покусывала в глубоком вырезе
наливную грудь. Я наклонился, шепнул предложение, она сразу, мгновенно
откликнулась, кивнула, мы поехали в обратном направлении, ко мне.
Тянет, влечет не к каждой. Вот назойливая ветреница шелестит платьем
близко, рядом, перед самым носом. Нарочито, недвусмысленно, щекочуще
задевает тебя краем одежд. Но не трогает ни тело, ни душу. В то время как
нарисованный, вылепленный воображением силуэт вдохновляет и волнует
неодолимо. Откуда он взялся? Кем внушен, воздушно очерчен и ниспослан?
Если в том, кого встретил в земном обличье, есть отблеск, хотя бы малое и
отдаленное сходство с придуманным двойником - тогда оправданно и
непредосудительно тронуться умом. Ибо нельзя не задаться вопросом: где
копия, а где - подлинник, оригинал?
Сколько раз попадал в ситуации, походившие, скорее, на фантастические,
измышленные нагромождения. Выхожу из квартиры, перешагивая через
беспорядочно сваленные в прихожей детские игрушки, одежду, книги; хозяйка
всю ночь мыла меня в ванной мягкой губкой, мы так и не добрались до ложа;
спускаюсь по лестнице, электричества нет, лифт не работает, боясь
сверзиться, ощупываю подошвой ботинка ступени; внизу поджидают двое.
Метелят что есть мочи, вырываюсь, бегу по грязи под проливным дождем,
скользко, промокаю до нитки, двое гонятся по пятам. Пустынно, чужие улицы,
струи льют за шиворот, плутаю, машины поблизости не прошмыгнуло ни одной,
незнакомая далекая планета да и только, добегаю до троллейбусного круга,
транспорт не ходит, но вдруг тормозит грузовик, запрыгиваю в кабину, мчим,
дремлю в здании вокзала, где знобко, гуляет сквозняк, в бетонном корпусе
огромная трещина, - наконец, прибываю домой, в сухую погоду и окружение
привычных лиц, если б не мокрая одежда и не простуда, можно подумать:
ничего не было, никуда не отлучался.
Города повторялись шаблонностью строений, лица навязавшихся в собеседники
мужчин угнетали недовыспанностью и недовылепленностью, схожесть женских
лепестков с пахучими розами наводила на мысль об извращенной фантазии
Садовника. Но разнится даже воздух на соседних улицах, даже аромат жасмина
в сопредельных дворах.
Вновь проливалась в душу тоска по тянущемуся за окном нескончаемому,
сиротливому, до боли родному пейзажу: колодцам, избенкам, изумрудной,
особенно ранним утром, траве. Теснило дыхание. Неясное будущее манило в
подернутые дымкой просторы. Частенько выпрыгивал из вагона, не дождавшись
остановки, стоило поезду замедлить ход. Сам не ведал, зачем и куда рвусь,
почему спешу.