"Андрей Яхонтов. Бывшее сердце (Главы романа)" - читать интересную книгу автора

платформе жался замусоренный, заплеванный, иссеченный тропинками лесок.
Тропки перекрещивались и сплетались, вновь расходились, образуя
причудливую вязь гамачно-паутинного узора. Под жалкими ободранными соснами
и чахлыми осинками пили водку и дешевый кагор местные алкоголики, по
выходным устраивали пикники дуревшие от жары туристы. Вечерами на
вытоптанных проплешинах, где после пиршеств новых неандертальцев
оставались выжженные овалы кострищ, битое стекло, горы засаленной бумаги и
пирамиды опорожненных консервных банок, происходили свидания влюбленных.
Однажды я разглядел в зарослях орешника парочку: она - с задранными вверх
ногами в босоножках (ноги торчали рогаткой, как заячьи уши) и он -
поместившийся в её излучину, приспустивший полосатые брюки.
Чудилось: за пределами мерзкой помойки, в удалении от грязного пятачка -
торжествует, творит себя другая, чудесная, полная ярких событий и
захватывающих приключений жизнь. Стоит взять верный след, выбрать нужное
направление - и придешь в сказочный, удивительный мир. Откроешь
раскинувшийся в близком соседстве волшебный оазис. Исследуя каждое из
ответвлений, хотя удаляться от дома мне категорически запрещалось, я брел
по зашарканной артерии (иногда до полного изнеможения) - но упирался то в
заколоченную, обросшую мхом избу, то в затянутое ряской озерцо с увязшими
среди зеленой кашицы пустыми бутылками.
А то вдруг распахивалось, расстилалось передо мной спелой желтизной
пшеничное поле.
Куда стремился, чего искал и хотел достичь, кого надеялся встретить?
Ускользающее чувство судьбы. Вот как назвал бы тогдашнее томление. Неясно
маячили, брезжили, пугали до поёживания - страхи погружения в бессмыслицу
и пустоту никчемного бытия. Тянуло, подмывало вырваться за пределы
монотонности, обрыдлости. В хаосе развилок, перепутий, поворотов и просек
мнилась уготованная специально для меня, именно для меня дорога. Боязнь не
найти, упустить, проворонить предназначенное подгоняла и тревожила: ведь,
пока спешил по одной колее, в другой точке, возможно, рядом, поблизости,
происходило нечто значительное, серьезное. Необходимое.
Чем ревностнее окружающий мир оберегал секреты, тем яростней я искал и
добивался его расположения, тем настойчивее требовал взаимности.
Возвращался, менял цель и образ поиска, мчал на велосипеде или на своих
двоих, не ведая куда - лишь бы успеть, настичь и заполучить. Но вновь
наталкивался на скукоту, утлость, прозябание. Веер разбегавшихся от
станции растопыренными пальцами лучиков охлаждал, навеивал меланхолию,
казнил досадой. Манившая неизвестность не соответствовала грезам.
По другую сторону железнодорожного полотна обнаружил крохотный магазинчик
и керосинную лавку, эти выставленные в дозор (или в качестве
предупреждения мне?) убогие стражники охраняли всего лишь скучный поселок
с прямыми улицами и каменными домами, за околицей изгибалась река.
Не приходило в голову: взойти на платформу, дождаться поезда, шагнуть в
вагон. Сладостное замирание в груди при мысли о дороге, перестуке колес и
туманных полустанках ждало впереди.

В конце лета с соседским мальчиком Феликсом (мы познакомились, когда я
заболел "свинкой" и меня не пускали гулять, а Феликс из-за забора начал
меня дразнить - и я в него плюнул, надеясь заразить), так вот, с Феликсом
и его мамой мы отправились на прогулку. Шли по клеверному лугу, ловили