"Борис Васильевич Изюмский. Ханский ярлык (Историческая повесть) " - читать интересную книгу автора

- Да сыт я...
- Сыт ли, гладен ли, а нетути... - Он сокрушенно вздохнул. - Раньше
бывало: что есть в печи - на стол мечи. А теперь в печи пусто. Маломочны
стали. Татарам давай, князю твому давай, Протасию давай... А нонешний
год - неурожай. В прошлый голод лист ели, кору березову, шелуху толкли,
даже мох с соломой мешали. Псина на деревне вывелась. Вон, слышишь...
Одна-единственная осталась.
Бориска прислушался. В той стороне, где остановился князь, брехала
собака.
- А, бывало, в сю пору, - глядя на юношу светлыми глазами; продолжал
старик, - дед мой садится за стол, - да-авно то было, еще до Батыги
проклятого! - садится за стол с яствами, а яства-то снопами обставлены, и
спрашивает: "Видите вы меня, чада?" - "Не видим", - молвим. "Ну, чтоб и на
другой год не увидели!" - Дед Юхим помолчал, сказал с сердцем: - А теперь
за боярами да за татарами ничего не видать. Поросла Русь печалью да
нуждой...
И умолк, поглядев с опаской на Бориску: все же княжеский слуга.
- Не сторожись ты меня, деда! - страстно попросил Бориска.
Юхим усмехнулся:
- Ладно уж... - Он поглядел отечески. - Запомни, сынок: белые руки
чужие труды любят. Бояре да воеводы нас не поят, не кормят, а спину порют.
По какому божьему праву? Соль не под силу стало купить! А?.. Чего не
придумают, лишь бы ободрать! За женитьбу приноси "выводную куницу", землю
переписывают - давай "писчую белку", скот продашь - плати за клеймо. Один
богатей меня ударил, бесчестье нанес. Я пожаловался. Отец Ивана, князь
Данила, судил... А что вышло? Меня же избили да с меня князю виру
присудили. Если эти не грабежники, так кто тогда грабежники? - Глаза его
сердито сверкнули из-под густых зеленоватых бровей. Опять помолчал. Подняв
голову, промолвил с гордостью: - А мы-то живы, живы! Нас ничем не убьешь.
Погляди вокруг: везде трудовой люд руками своими жизнь возводит. Кто
победит его рукотворение?
Бориска вспомнил, как думал он сам об этом же, проезжая сегодня
выгарью, и понимающе кивнул головой.
К столу подошел и сел молчаливый Фрол. Старуха поставила горшок со
щами. Они вчетвером начали хлебать их.
За перегородкой раздались плач ребенка и женский раздраженный окрик:
- Цыть! Цыть!
- Праправнук мой, - пояснил дед Юхим и тихо позвал: - Дуняша!
Молодая женщина с круглым, в нежном пушке, лицом вынесла ребенка.
- Никак не уснет, - пожаловалась она, и ее большие наивные глаза
просительно поглядели на деда.
- А ну давай его сюда, давай! - умело взял в руки старик младенца, и
тот мгновенно умолк. - Ты чего же лишаи развела? - недовольно спросил дед
у матери. - Гляди-кось, вот и вот... Смажь-ка дегтем немедля... Да камушек
нагретый на брюшко ему положь.
Был дед Юхим целебником, приезжали и приходили к нему даже из дальних
селений. Платы никакой он не брал, а коли спрашивали: "Как тебя за врачбу
отблагодарить?" - отвечал неизменно: "Живи для людей, поживут люди и для
тебя... Друг для друга - все нетуго".
В избу вошел Трошка. Обращаясь к Бориске, сказал: