"Борис Васильевич Изюмский. Град за лукоморьем (Историческая повесть) " - читать интересную книгу автора

Подола на Копырьевом конце.
Вот и знакомая улица. Темнели грачиные гнезда на старых акациях.
Уходило в синее марево солнце, небо в желтоватых подпалинах нависло над
днепровской кручей, над заброшенным двором Бовкуна.
Покосился плетень с калиткой, и береза сиротливо стояла у порога
землянки с провалившейся соломенной крышей. Стропила выступали, как ребра
у клячи. Да и по всей улице было немало таких же заброшенных, покинутых
землянок, обросших мхом.
Калика-перехожий сказывал в Тмутаракани как-то Ивашке, что в Киеве
"потряслась земля и церкви поколебались". Нет, стояли на месте церкви, а
вот жизнь потрясла Подол, продолжала надруганье над его обитателями.
Ивашка переступил порог землянки: пахнуло плесенью, запустением;
паутина обволокла давно затухшую лампаду в углу. Ивашка вышел во двор. Из
колодца, когда-то вырытого отцом под рябиной, женщина в темном платье
тянула бадью с водой. На камне-скамье у калитки сидела девчонка годков
семи.
Ивашка постоял над ступеньками, ведущими вниз к Днепру. Их было сорок
семь, Ивашка хорошо это помнил, но спускаться к вербам почему-то не
захотелось. Посмотрел тоскливо на дуб в углу двора, подошел ближе к нему -
на коре сохранились в детстве вырезанные им копье и щит. Да как же это
было давно!
Рядом с дубом горбилась засохшая яблоня. Однажды Анна залезла на нее,
но яблок не нашла. Ивашка, стоя внизу, замахнулся топором на дерево:
- Уродишь?..
Анна сверху ответила за яблоню:
- Урожу!
- Ну гляди! - шутливо пригрозил Ивашка. - Не то срублю, - и легонько
ударил обухом по стволу.
А еще совсем маленькой, Анна, пригибая пальцы к ладошке, частила:
- Сорока-ворона кашу варила... - дойдя до большого пальца, строго
хмурила белесые брови: - Этому не дала, он коротыш... Дрова не рубил, воду
не носил.
Ивашка тревожно подумал: "Не обижает ли кто Аннусю? Нет, Глеб
заступится".
Правду батусь говорил: "Легче во тьме пребывать, чем без друга".
Ивашка набрал в мешочек горсть родимой земли: "Повезу ей,
обрадуется". Пошел в сторону колодезного сруба.
Женщина подняла лицо от бадьи и вскрикнула:
- Ивашенька!
Он с трудом узнал в поседевшей, иссохшей женщине когда-то златокудрую
жену Анфима:
- Теть Марья!
Кинулся к ней. Марья обняла его, положив голову на плечо Ивашки,
разрыдалась. К ней испуганно жалась та девчонка, что недавно сидела на
камне, тревожно светились ее темные звездочки-глаза.
- Мои-то... и Марфа и Лисавета с глада померли... Вот одна
осталась... - Прижала к себе рукой девочку. Словно оправдываясь,
сказала: - Кажись, и не плачу, а слеза бежит...
Вздохнула виновато:
- Нужда изглодала. Ну, пойдем, пойдем к нам в избу. Где отец-то?