"Борис Васильевич Изюмский. Град за лукоморьем (Историческая повесть) " - читать интересную книгу автора

Возле мажар дымили костры, в котлах на треногах знакомо побулькивало
варево, кружили с писком рыжие летучие мыши-вечерницы.


И снова путь: дикие сады, где стаи дубоносов с вскриками "ц-и-ик"
налетали на вишни, раскалывая косточки толстыми клювами. Ракита и черная
ольха в левадах. Пропитанные молниями рябиновые ягоды в лесу.
В камышовых зарослях куги копошились лысухи, курочки. Молодые
утки-хлопунцы били неокрепшими крыльями, как ладонями, по воде. В сумерках
источала в сосняке резкий запах ночная красавица в венце желтых листьев.
Прятались в бурьянных балках волки.
А степь то и дело, как человек, менялась в лице: бледнела там, где
цвела таволга, синела в разливе колокольчиков.
Высились холмики-байбаковины, шныряли серые куропатки. Степь лежала
то утомленной от жары, с пересохшими, потрескавшимися губами, то догоняла
грозой. Тогда ветер пригибал ковыли, распарывали небо молнии, зверино
рычал гром, стлались, будто дым пожарищ, свинцово-синие рваные тучи, и
хотелось вдавиться в землю, у нее найти спасение.
Но уходила гроза, и степь наполнялась птичьим разноголосьем, неяркими
красками.
Все эти дни и недели Ивашка словно заново народился на свет. Глаза
его сияли, широкие ноздри жадно вбирали знакомые запахи. И каждый час
рядом был отец-пестун. Он произносил со вздохом: "Горе наше овеяна каша:
есть не хочется, а покинуть жаль". Или говорил: "Правде костыли не
надобны". Простодушно смеялся над Анниными шалостями... Спрашивал строго
сына: "Ты для чего живешь?"
"И верно - для чего? Для трудолюбства, для того, чтоб Анну сделать
счастливой, чтобы самому повидать света и оставить на земле добрую метку".
"Но ты ведь еще ничего не сотворил, - взыскующе глядел отец. - Лжи и
насилью мало противился... Ты - Ивашка Бовкун, а род наш всегда жил в
правде..."
Смолистый запах дальнего бора сливался с запахом чабера.
Орел-могильщик опускался к гнезду на вершине высокого дерева, держа в
клюве суслика. "Рак-рак!" - вскрикивала голубая сизоворонка. "Хэ-хе!" -
словно в ответ ей скрипела сойка.
Ивашка оглаживал вспотевший бок вола:
- Цоб-цобе!


Издали завиднелся Киев. Бешено забилось сердце Ивашки. "Здравствуй,
батусь!" - хотелось крикнуть ему, но он только плотнее сжал губы.
Жадно вбирали глаза желтеющие заросли на берегах Крещатика,
днепровские кручи, уступчатые холмы в осеннем наряде, Девичью гору в
красных листьях рябины, ленту Боричева взвоза. А вон гора Щековица, белые
стены Детинца, сторожевые башни, главы Софийского собора, печальные
церквушки Подола, новый, неведомый мост через Днепр.
Вот так же осенью возвращались они с отцом в Киев, везя соль. И те же
вербы по-над Днепром... И та же синяя даль, куда улетают журавли... И так
же утомленными голосами зовут к себе колокола.
Сладив все дела в валке, Ивашка пошел к своему детству в дальнем углу