"Рюрик Ивнев. Богема " - читать интересную книгу автора

люди. Из него бил какой-то огонь, невидимый, но пожирающий его самого и его
собеседников. Он восхищал, очаровывал и утомлял, как гипнотизер, и после
разговора с ним человек, любивший и понимавший его, отходил, шатаясь от
усталости и наслаждения, а не понимавший - с глупой улыбкой, пожимая
плечами.

Лиловый конверт

Лукомский стоял у окна своего номера, выходившего на Театральную
площадь, освещенный с ног до головы ясным зимним солнцем. Он внимательно
слушал доклад помощника, сидевшего у круглого гостиничного стола, покрытого
нелепой бархатной скатертью. Тут же на столе среди бумаг, карт и рассыпанных
папирос лежал колотый кусковой сахар, похожий на крепкий нетронутый снег. Он
сверкал на солнце, как зеркало, в котором отражались солнечные лучи, как
улыбающиеся глаза Лукомского, как мрамор умывальника. Солнце было каким-то
особенным. Оно напоминало громадный пылающий желтый цветок, раскрывший свои
лепестки, все до последнего.
Но и в серые, хмурые дни глаза Петра сверкали так же ослепительно, как
и сейчас, когда его зрачки купались в ясном зимнем солнце. Природа, как
художник, утомленный рисованием талантливых, но уродливых карикатур, однако
все же менее уродливых, чем люди с вытянутыми носами, съехавшими набок
физиономиями, мелкими, но омерзительными ямками глаз, зубами, набитыми
свинцовыми пломбами, наполняющие каменные коробки домов и похожие друг на
друга, как людские желания, на этот раз решила немного отдохнуть, создав
лицо, от которого трудно оторвать взгляд, даже случайно на него попавший.
Он слушал Доклад внимательно и серьезно, и в то же время чувствовалось,
что он внутренне улыбается, хотя лицо его было строго и на губах не было и
тени того, что называется улыбкой. Его светлые серовато-синие глаза легко,
просто и прямо смотрели на мир. Мысли ясны и чисты, как будто их хорошо
вымыли резиновой губкой. Можно сказать с уверенностью: в извилинах его мозга
не таилось ни одной темной мысли. От него, если можно так выразиться, несло
за версту несокрушимой внутренней чистоплотностью. Несмотря на это,
Лукомский мог и выпить, и побалагурить, и сделать решительно все, на что
способен самый бесшабашный и неуравновешенный человек. Простое и редкое
чувство, которое люди не всегда ценят, - прямодушие - так и сочилось из
него, как сок из слегка надрубленной березы.
Лукомский приехал с фронта и в скором времени собирался обратно. Когда
доклад был окончен, он сделал пометки в блокноте, подписал бумаги и спросил,
зажигая папиросу:
- Чай будем пить, товарищ Лаврененко?
Лаврененко, большой, грузный, неуклюжий, занятый своим докладом,
смотрел на Лукомского восторженными и влюбленными глазами.
- Как хочешь, товарищ Лукомский.
- Ну и хорошо.
Он взял огромный кусок сахара, завернул в бумагу и начал раскалывать.
Раздался стук в дверь.
- Кого я вижу! - вскричал Петр, когда дверь приоткрылась. - Рюрик!
Заходи, заходи.
Он крепко сжал мою руку. Я улыбнулся и поздоровался с Лаврененко.
- Читал в "Известиях" твои статьи, в январе и в феврале. Спасибо, что