"Рюрик Ивнев. Богема " - читать интересную книгу автора

- Ну садись, садись, это для тебя.
Якулов с вежливостью, сквозь которую просачивалась особая кавказская
учтивость, сказал:
- Прошу вас, Рюрик.
Мне ничего не оставалось, как опуститься в кресло.
- Спину немного прямее, - попросил художник, - левую руку откиньте
влево, а правую держите свободно. Больше от вас ничего не требуется, кроме
некоторой неподвижности. Смотреть можете прямо, сквозь эти окна вдаль.
Мариенгоф присел в стороне на табуретку и молчал. А мне казалось, если
я сделаю какое-нибудь движение, он обязательно что-нибудь скажет.
- Это будет портрет не в полном смысле этого слова, - сказал Якулов.
- Времена Репина миновали, - вставил Мариенгоф.
- Да, - подтвердил портретист, - это, собственно, художественная
фотография. Древние мастера - я говорю о Леонардо - обращали внимание на
внутренний мир человека. Рисуя одного, художник видит перед собой двух:
явного и скрытого. Подлинный художник должен быть ясновидцем.
Я вздрогнул: "Боже мой, а вдруг я окажусь хуже, чем считаю себя, когда
он вытянет из меня черты, о которых я и не подозреваю":
И тут только заметил, что, тихо и плавно работая, - Якулов кидает на
меня проникающие в душу взгляды, одновременно продолжает беседу и
перекидывается с Мариенгофом незначительными фразами.
- Вы не устали? - спросил он неожиданно.
Я страшно утомился от внутреннего напряжения, но ответил спокойно:
- Нет, не устал.
- Очень хорошо, - сказал Якулов и быстро начал бросать мазки на
полотно, будто только сейчас нашел что-то настоящее, что надо скорее
запечатлеть.
Мне показалось, что он доволен работой. Я взглянул на Мариенгофа.
Анатолий одобрительно улыбался.
- Революция необходима народам, но художникам она необходима вдвойне, -
проговорил Якулов. - До революции мы были скованы уставами и устоями, теперь
и краски наши, кроме специфического запаха, приобрели запах свободы, это
запах тающего снега и еще не распустившихся цветов. Да, краски и запахи
связаны прочно, хотя никто не видит тех вервий, которые их скрепляют. -
После небольшой паузы художник сказал: - Вот и все. Еще один сеанс - и
закончим. Кажется, я вас сделал более настоящим, чем вы есть на самом деле.
- Я это чувствовал, - воскликнул Мариенгоф, вставая с табуретки. Он
хотел взглянуть на портрет, но художник не позволил. Сказал учтиво, но
твердо:
- Толя, потерпи один день.
Я же вздохнул и подумал: "Еще пытка завтра, и я больше никогда не стану
позировать, если бы даже воскрес Леонардо да Винчи".

Осип Мандельштам

Большую комнату бывшего барского особняка наспех переоборудовали для
зрелищ и так называемых культурных мероприятий.
Сейчас она служила залом для заседаний и прений, где проходили бурные
споры различных литературных школ. На стенах развешаны плакаты, поражающие
пестротой и нелепостью призывов и лозунгов: