"Рюрик Ивнев. Богема " - читать интересную книгу авторатакой хрупкий, как сахарный ангелочек.
- Ангелочек, ангелочек, - засмеялся Есенин, - а все свои дела устраивает больно уж по-земному. - Какие дела? - Я взглянул на Есенина с удивлением. - Будто не знаешь. - Что ты болтаешь? - Ты на меня не сердись, - заулыбался Сергей. - Хоть ты и хитер, но я все же хитрее. - Хоть убей меня, Сережа, я ничего не понимаю. - Да я так, вообще. Вспомнил Петербург. Ты всегда хотел быть в центре внимания и знал, по каким клавишам бить. То стихи, то рассказы, то холодные лекции, то горячие речи. Но я тебя люблю и понимаю. Во время возбужденной, прерывающейся речи Сергея Клюев сидел смирненький и как бы ничего не понимающий, но, взглянув в его постное лицо и прозрачные глаза, я увидел, что он не пропускает ни одного слова. - Ты на меня не сердись, - снова заулыбался Есенин. - Хоть ты и хитер, но я хитрее. Мне стало смешно. Я совсем не хитрил, и эта подозрительность Есенина казалась забавной. - Ну, как насчет рукописи? - напомнил я с легкой улыбкой. Глаза Есенина вдруг засверкали мелкими веселыми огоньками: - Ей-богу, я напишу, напишу все стихи. Кожебаткин сам виноват. Поймал меня здесь, запер в спальне Марии Павловны и говорит: не выпущу, пока не сдашь рукопись. Ну как я мог исполнить его требование, когда не было настроения! И потом, я торопился по одному делу, вот и сбежал. голосом. - Что от дьявола? - спросил Есенин. - Да все, и вот он, - сказал Клюев, указывая на Кожебаткина. - Не от доброй души все делается. Нехорошо здесь пахнет, - добавил он сердито. - Пойдем, Сережа. - И он поднялся с места, складывая на животе белые пухлые руки. - Погоди, Никола, дай мне свиную котлету одолеть. - Ну, я пойду домой, Сереженька, отдохну немного. Ты не задерживайся, приходи скорее. Было впечатление, будто Клюев нарочно выбирает слова, в которых несколько раз встречается буква "о", растягивая ее с каким-то особенным наслаждением, словно она гуттаперчевая. Вскоре после него, справившись со свиной котлетой, ушел и Есенин, дав честное слово Кожебаткину, что завтра рукопись будет готова. Я остался. Мне не хотелось уходить. В комнате было накурено, зажглось электричество. При вечернем свете все лица стали более характерными. Я с наслаждением наблюдал за выражением трусливой алчности в глазах людей, жевавших мясо и сдобное тесто тихонько, с мысленной оглядкой, как бы воруя. Я презирал их и ненавидел, совершенно упуская из вида, что меня, так же как и их, влекло сюда соединение мяса, сдобы, ароматного кофе с сомнительным уютом шелковых кресел красного дерева и картин в золоченых рамах. За соседним столиком все еще сидели дамы в больших шляпах. Они шептались, наклоняя друг к другу головы. Края их шляп то соединялись, то разъединялись, точно платформы двух мчащихся вагонов. |
|
|