"Валентин Дмитриевич Иванов. Русь изначальная. Том третий. Исторический роман. Трилогия о начале Руси; №2.3." - читать интересную книгу автора

этого так долго русские от вашей Церкви отворачивались. Веру мы взяли
через вас, а законов не взяли. Таинство благодати при посвящении в сан
взяли мы, а обычаи греков не взяли.
Митрополит сокрушенно закивал головой в черной скуфье.
- Так и патриарх в Царьграде кивал, когда я, собравши епископов,
просил избрать блюстителем русской митрополии достойного из них, они же
избрали русского, Илариона. Русь есть часть православной Церкви. Законы на
Руси русские, русскими будут. А ты проповедуй, учи доброму в духе.
Препятствуют тебе? Нет.
- Восточная империя была и будет во веки единственным и величайшим
примером, кладезем мудрости всем государям. Как в лучшем, чему надлежит
подражать, так и в плохом - во избежание, - отозвался митрополит. - Ты,
кесарь-царь, по себе установи единодержавие, на благо. Держа при себе
советников, государь должен один управлять.
Вздохнул князь Ярослав, пришла его очередь покивать головой.
Вспомнилась драгоценная Псалтырь, богато расцвеченная живописцами, подарок
базилевса Константина Мономаха. Базилевс Василий, прозванный
Болгаробойцем, на рисунке стоял в доспехах, с острым копьем, опираясь на
меч. Над кровожадным правителем изобразили Христа, по бокам - херувимов, а
внизу - подданных: фигурки крохотные, ползут на четвереньках, как щенки.
Кругом головы базилевса сияние, как на иконах. С благим намереньем творили
живописцы, молитвенно трудились, а что изобразили? Кощунство над Христом,
над святыми, над верой! Не видят греки, собой ослеплены. Еще в Ветхом
завете было сказано, что бог не дал Давиду построить храм, ибо Давид много
крови пролил... Не захотелось напомнить. Молодые больше уверены в себе,
чем старики, ибо молодость, не имея опыта, решает от разума. <Но что разум
без опыта?> - в мыслях сам с собой обсуждал Ярослав, и, сидя рядом со
смертью, был еще жив, еще в памяти, и продолжал свою речь. То была
исповедь, чего не понял жесткий митрополит, но князь не нуждался в
сочувствии.
- Видал ли ты, отец, как золотильщик, построив легкие подмости,
лазает по куполу, будто муха? - спросил Ярослав. - Что до золотильщика и
храму, и куполу! Ничего он для них, они и без золота простоят. Не так ли и
мы, князья? Лазаем поверху, видно нас, и кажется, что в нас все заключено.
А купол дрогнет и золотильщика сбросит. Земля нас терпит по вековому
обычаю, ибо привыкла иметь в князьях нужду. Не во мне суть, не в Ярославе.
Но что я могу защитить и от кого, от чего. Меня ли Новгород не прощал,
меня ли не защищал! Пришел Мстислав требовать доли в отцовском наследье.
Собирался я против него - Новгород и не глядел на меня. Иди, пусть вам с
братом будет божий суд. Я шел под Листвен с наемными варягами. Сколько-то
было со мной русских, новгородских, из бобылей, охочих подраться. Но из
домовитых ни один не бросил семью, чтобы мне помогать. У Мстислава была
дружина из нерусских, да русские такие же, как у меня, кто на драку бежит,
едва позовут. Им и досталось, пока Мстислав не сбил своей дружиной моих
варягов. Прибежал в Новгород, новгородцы меня утешили: не робей, поможем.
Зимой я пересылался со Мстиславом, а летом новгородцы спустились со мной в
Киев большим войском. Зачем? Чтобы мне стыдно не было. Они тоже
пересылались со Мстиславом, а мне сказали: будем вас добром мирить. Добрый
он был князь, и брат добрый. В ссоре я был повинен, не он.
- Ты прощаешь брата как христианин, - одобрил митрополит и предложил: