"Борис Иванов. Ночь длинна и тиха, пастырь режет овец" - читать интересную книгу автора

Алена связала Мастеру носки и толстый шарф. До последнего дня она
доставала по дешевке старинную мебель. У нее был составлен план, как надо
обставить комнату. Вечером под большой бронзовой лампой с вязанием в руках
она выглядела в роли хозяйки благочинного дома в старом вкусе. Приемы
возобновились. И хотя приходили гости к Корзухину, они скоро поняли, что не
следует пренебрегать ни комментариями Алены, ни мимикой ее круглого личика,
решительно направляющими вечера, по-видимому, к выношенному ею идеалу:
сдержанности, трезвости, светскости. Нововведения могли раздражать, но
противодействовать им было невозможно, в следующий раз она могла холодно
отказать в приеме.
Ко всем этим новым пертурбациям в жизни Мастер не имел никакого
отношения. Он ничуть не изменился, но можно было заметить, что он
располагается в комнате так, чтобы видеть и, следовательно, понимать, что
говорила его подруга, а следил он за нею мягко и с любопытством. Он выглядел
свежее и глупее и, возможно, еще решительнее шел в своих картинах к цели.
Забавным был визит к Корзухину его родителей. Известие о том, что сын
женился, и жена - хозяйственная и волевая женщина, вызвали у матери надежду,
что он наконец образумился. Каждая женщина проносит через всю жизнь идеал
дома, который является одновременно идеалом, каким должен быть мужчина. Мать
Корзухина, по-видимому, не сомневалась, что в невестке найдет свою союзницу.
Вот тогда-то она и выскажет, каким должны быть муж, жена, дом, и если к ней
прислушаться, она научит, как в этом мире нужно жить. А далее она будет
выслушивать от невестки признания в проблемах, воодушевляющих чувства и
ум, - проблемах, ответы на которые может дать только мать, потому что все
они начинались там, в еще бесстыдной поре жизни ныне взрослого человека.
Все это предположения. Ибо получилось нечто противное всем этим
ожиданиям мадам Корзухиной. Забавность произошедшего инцидента как раз
заключалась в том, что Алена как будто знала об этой воображаемой идиллии и
прямо и решительно отсекла её всякую перспективность. Нужно было видеть мать
и отца Корзухина, когда Алена, после обычной процедуры знакомства,
лобызания, заявлений о том, что теперь они родственники и пр., сказала, что
брак они заключили по формальным соображениям, иначе им не добиться
мастерской. А потом попросила студента Колю показать последние работы
Мастера. Он комментировал их, говоря о Руо, о Клее, о Рушенберге, о синтезе
Корзухина, о его известности, о проблемах, которые удалось ему счастливо
решить.
Отец художника, с лишней кожей на лице, все более впадал в раздражение:
еще бы! выслушивать лекцию о своем собственном сыне, как будто он в самом
деле важная птица, вместо того чтобы, как делается у нормальных людей,
бежать в магазин за вином и закуской и говорить не на этом собачьем, а на
человеческом языке. С самого начала он понял, что никакого замирения быть не
может, что сын как был дураком, так и остался, хотя ухитрился как-то
пристроиться и морочить голову другим. Он, собственно, все пытался добраться
до сына и показать, что его-то не проведешь и всеми словесами не удивишь, а
вообще, если говорить официально, все это пропаганда - газеты-то он читает!
И за эти разговоры, коль станут они известными, по головке не погладят.
- А чего тут наизображено?.. А это что такое? - тыкая пальцем в
картину, решительно заявлял он. Но Коля ничуть не смущался, он был готов
расширить свою лекцию за счет таких тем, как "деформация - следствие отказа
от натурализма", "раскованность как условие восприятия нового искусства",