"Борис Иванов. Ночь длинна и тиха, пастырь режет овец" - читать интересную книгу автора

широк, он начинается где-то там, среди фарцовщиков, тунеядцев, подельщиков
брошек и браслетов, нелегальных джазменов - в богеме и заканчивается
мастерскими, куда приходят величественные коллекционеры и уклончивые
иностранные дипломаты. Круг разбит на кружки и независимых индивидуалов. Но
все в этом круге чтят Великое Искусство. На каждого порядочного художника и
поэта - сто алкоголиков, сексуальных гангстеров, поддельщиков, циников, -
здесь словно персонифицированы все те мотивы и страсти, которым искусство
обязано своим существованием. Это не Олимп, но его подноготная; собираясь
вместе, круг составляет нечто правильное и целое, а главное - неистребимое.
О Корзухине здесь знают все. Почему-то считалось, он - их. Корзухин и еще
несколько корифеев оправдывали все их поражения.
У входа Коля встретил знакомого гиперреалиста, который недавно покинул
академию, заявив протест против казенщины и рутины этого заведения. Коля был
слишком взбудоражен, чтобы тотчас сообщить новость. Другой на его месте
вообще предпочел бы молчание. Но он был гражданином "круга". К тому же он
хотел решить, не является ли уход гиперреалиста из академии тоже знаком уже
начавшихся канунов, не является ли все это одним целым - единым решающим
поворотным историческим событием.
Они пили кофе и молчали. Наконец Студент поднял голову. Он начал
говорить о неотвратимости грядущих перемен, и лишь как каденция: "Вы
слышали, Мастер никого у себя не принимает, - Корзухин пишет ВЕЛИКУЮ
КАРТИНУ".
Его слушатель не проговорил ни слова - исчез и вернулся со своим
долговязым нескладным приятелем. Указал на Колю и сказал:
- Он говорит, что Корзухин пишет ВЕЛИКУЮ КАРТИНУ.
- Я не знаю насчет ВЕЛИКОЙ КАРТИНЫ, - кривя губы, сказал долговязый, -
но мы, - кивнул на гиперреалиста, - видели, как он распустил нюни, когда
Аленка решила у него бросить якорь. Мы слышали, как к нему водили одного
немца, настоящего немца из ФРГ, но Корзухин плотно зашторился. Я не думаю,
что он пользуется Аленкой как моделью. - Дальше следовал вывод: "Надо знать
себе цену. И опять-таки Гаррик. Ему и так не повезло с отцом, а тут уходит
спутница. Ведь он у нее жил. А теперь..."
- Гаррику негде поставить мольберт, - закончил напарник.
- Мастер пишет Великую Картину! - повторил Коля.
К столику подходили. Начиналась сходка.
Студент переживал безумие преданности одного человека другому человеку.
- Да, знать всему цену надо, верно. Но кто такой Гаррик! - кричал Коля.
Гаррик стоял здесь же за спинами приятелей и краснел. - Гаррик сам знает, в
искусстве он величина мнимая. Наши эскизы, планы, идеи,- что все это!..
Началась новая эпоха!.. Когда ХУДОЖНИК начинает ВЕЛИКУЮ КАРТИНУ, наступает
тишина. Мы не знаем его интенций! Мы не знаем ничего, что должно свершиться
и свершится. Мы никогда не узнаем, почему он не снимает своей шапки и пишет
на картоне из-под холодильников. Мы никогда не поймем, почему Аленка, ваша
Аленка, бросила у него якорь и что Мастер в ней нашел. "Здесь дышит почва и
судьба"! - поэт говорит так.
- Продолжай, но не кати бочку на Гаррика. Ему и так плохо.
- Корзухин пишет свой Страшный суд, - сказал Коля и выбрался к выходу.

8