"Юрий Иваниченко. В краю родном, в земле чужой" - читать интересную книгу автора

баталии сией и видел Рубан, что все идет как предугадано, кирасиры смяли и
крошат передних улан - а задние еще летят и вязнут во все более плотной и
беспомощной массе; и казаки рассекают вражеский фланг, отчленяют от массы
островки синих мундиров и, поднимаясь на стременах, резко и беспощадно
секут сверкающими дугами сабель.
Но все заволакивалось не то дымом, не то неким особенным светом, и вот
уже картина боя не расчленялась, слилась так, что словно бы две массы
столкнулись как два громадных вала, как два чудовищных щупальца,
взметнувшиеся из непостижимой глубины. И бронзово-зеленое вначале медленно,
а затем все неостановимее скручивало синекрасное - и вот уже открылось, что
в изгибе есть некий предел; и еще усилие - и раздастся инфернальный вой
неведомого раненого исполина.
Но туманный свет все сгущался и сворачивался восходящим небесным
водоворотом, и Рубан уже чувствовал, что его втягивает в это тусклое
свечение, в сонм скользящих в блистающее Нечто сущностей - но не смог
отдаться небесному движению. Крылатый и мягкосветящийся, - название вдруг
всплыло само, - Даймон оказался между и остановил.
- Ты - Ангел? - спросило православие в Дмитрии Алексеевиче.
- Ты знаешь, кто Я. Но тебе надо вернуться. К страданию, но и
доблести. Первый твой завет исполнен - но трижды скреплено да будет.
Возвращайся. Афанасий уже сошел с коня.
... Есаул Афанасий Шпонько кликнул на подмогу еще двух ближних
казаков.
Полковник дышал - слабо, неровно, со всхлипами, но дышал, и есаул
сердцем чуял - выживет.
... Когда переложили в двуколку полевого лазарета, подскакал его
сиятельство: три вмятины на кирасе, две от пик, одна - от сабли, левая рука
на перевязи, голенище разорвано, в крови и грязи - герой! Едва прошла
лава - очнулся, сменил коня, догнал - и пятерых улан в капусту, и
покомандовал, а казаков, сгоряча намерявшихся посечь пленных канониров за
последнюю картечь - остановил.
- Дмитрий Алексеевич, - прошептал Кобиевич, склоняясь к плывущему в
беспамятстве спасителю своему, - жив буду, отблагодарю, как отца родного, и
детям своим накажу, чтобы чтили. Мой дом, мое сердце, моя рука - все тебе
навек, только позови.
И - отпрянул.
Показалось мальчишке - графу, герою и гордецу, наследнику знатного
рода и тысяч десятин черниговских черноземов, что прокатился над полем
смерти и славы глумливый смех...
Нет, почудилось - то внезапный ветер забился в парусиновом тенте.


ГЛАВА 5

Москва хирела день ото дня. Совершенно исчезли снегоочистители: то ли
бензин кончился, то ли водилы к кооператорам подались, но на дорогах
творилось черт-те что. Снег падал, таял, снова падал, укатывался, и трассы
становились не трассами, а набором бугров и рытвин, кособоких застругов,
выворачивающих колеса не только хлипким "жигулям", но и выносливым
"уазикам". Так что для Дмитрия машина в кои-то веки стала просто средством