"Юрий Иваниченко. В краю родном, в земле чужой" - читать интересную книгу автора

Это - не первое и, даст Бог, не последнее сражение, не генеральная
баталия, а очередная арьергардная схватка, бой за выигрыш пары дней, чтобы
оторваться от неприятеля измученной пехоте, чтобы успели построить редуты и
ретраншементы усталые мужики, чтобы подвезли порох и ядра голодным пушкам.
Но это - не безнадежная схватка под неисчислимыми жерлами пушек и ружей,
когда только Божий промысел спасет православных, и лишь немногие, отирая
сабли и успокаивая взмыленных коней, ощутят себя отмеченными судьбой и
благодатью.
Этот бой - почти равный, а значит - тот самый, где все решает выучка и
храбрость; бой из тех, ради которых пройден весь путь - от росных лугов и
рубки лозы до суматошных бивуаков и даже безоглядных кутежей под
недреманным оком портрета Его Величества на свежей стене офицерского
Собрания. И счастье седоусого полковника, разменявшего в походах, кутежах и
рубках пятый десяток - то, что именно он, именно Дмитрий Алексеевич,
пригодился по-настоящему Отечеству, что выпала ему честь доказать, что
такое - старый солдат и что такое жизнь за Царя.
И было еще непередаваемое в словах ощущение красоты происходящего,
красоты превыше крови и грязи, неизбежно и обильно разверзнущихся через
несколько мгновений над невинной Случанкой...
Дым, пламя и комья земли - недолет; гнедой перемахнул через воронку,
пронизал дым - и Дмитрий Алексеевич, взметнув клинок, закричал гортанно и
страстно, весь охваченный огнем боя и победы. Да, да, победы - по
неуловимым неопытному взгляду признакам почувствовал полковник, что уланы
не выдержат удара не смятых ядрами кирасир и казаков, дрогнут и подадутся,
и проклятые редуты не спасут - казаки не дадут мгновения отрыва, влетят в
пехоту на спинах улан - и считай посеченных, Бонапартий!
- Наседай на улан! И за ними - на редуты! - выкрикнул Рубан; и в это
же мгновение, предпоследнее перед сечей, ряд французских ружей окутался
пороховым дымом.
Сквозь грохот копыт, крик и свист резануло злое жужжание пуль - мимо,
мимо, но в лаве есть выбитые; краем глаза направо - кирасиры ломят! - но,
боже мой, белоснежный Ладо Кобцевича принял пулю и, судорожно подогнув
ноги, с маху врезается в траву!
Каким-то чудом граф успевает оттолкнуться и, чуть разворотясь в
воздухе, катится по лугу.
Дмитрий Алексеевич еще успел почувствовать - как свое! - как удары
гасят сознание Кобцевича, а все его существо уже повернуло коня вправо,
наискосок сверкающему строю кирасиров, не имеющих ни мгновения, ни
пространства, ни права даже расступиться, разомкнуть строй, не то что
замедлить мах.
Звуки исчезли, когда полковник молнией выбросился из седла и слитным
точным движением накрыл собою тело юноши.
Разум не угас, и Рубан еще схватил накатывающее на французов смятение,
предвестник победы малой русской кровью, и даже вдохнул не успев подумать,
что вдох - наверняка последний...
Когда копыто кирасирского аргамака, стиснутого с боков так, что
вопреки инстинкту приходится наступать на лежачего, ударило в спину.
Безболезненный хруст кости - последнее, что промелькнуло уже позади
Рубана, вдруг как бы вознесенного над лугом.
Да, это был еще луг, еще берега Случанки, но уже и как бы карта поля