"Всеволод Иванов. Партизаны" - читать интересную книгу автора

хороших дней пропало и может быть он был бы сейчас иной человек. И
Кобелеву-Малишевскому хотелось плакать.
Беспалых взял ложку и попробовал суп.
- Рано еще. Пущай колобродит.
Он развязал мешок и достал ложки. Самую чистую он подал Малишевскому.
Беспалых нарезал калачей и, положив их на полотенца, снял с огня котелок.
Кубдя подбросил хвои.
Плотники, дуя на ложки, стали есть. Учитель отхлебнул немного из
котелка и отодвинулся.
- Что ты? - сказал Соломиных, - ешь.
- Сыт. Я недавно поужинал.
Кобелев-Малишевский смотрел, как сжимаются их поросшие клочковатым
волосом челюсти, пожирая хлеб и мясо, и ровным голоском говорил:
- Монастырь построили, чтоб молиться, а вы в него не ходите. Бога
только в матерках упоминаете, ни религии у вас нет, ни крепкой веры во
власть. И кто знает, чего вы хотите. Повеситься с такой жизни мало. Как
волки, никто друг друга не понимает. У нас тут рассказывают, пашут двое -
чалдон да переселенец. Вдруг - молния, гроза. Переселенец молитву шепчет, а
чалдон глазами хлопат. Потом спрашивает: "Ты чо это, паря, бормотал?" - "От
молнии, мол, молитву". "Научи, - грит, - может сгодится". Начал учить: -
"Отче наш, иже еси на небесех, да святится имя твое..." - "Нет, - машет
рукой чалдон, - длинна, не хочу". Все покороче хотят, а жизнь-то и так с
птичью любовь.
Учителю обидно было, что плотники ели его курицу и не благодарили;
обидно, что на него не обращали внимания, - обидно, что из города не слали
три месяца жалованья. Он сидел перед огнем и говорил совсем другое, что
хотел бы сказать. Похоже было, что за него кто-то сзади говорит, а он только
шевелит губами.
Плотникам же слабо мерещилось, что они голые идут в ледянистой воде - и
нет ей ни конца, ни края.
Трещала, сгорая, хвоя. Повизгивая, лаяли собаки за огнем, - им туда, в
темноту, бросал Горбулин кости и куски.
Соломиных закрылся тулупом с головой и что-то неразборчиво мычал. Не то
он спал, не то говорил. Беспалых и Кубдя лежали на боку, курили. Лица у них
были красные.
Малишевскому никто ничего не отвечал. Уголек упал к нему на коленко, он
пальцем сбросил его и стал говорить о любви.
Горбулин ушел и скоро по ту сторону костра из тьмы вышла его
приземистая узколобая фигура и за ним три лохматых пса. Он усадил их в ряд,
поднял руку кверху и пронзительно заорал:
- Ну-у!..
Собаки подняли передние лапы и сели на задние. Морды у них были
измученные и видны были их белые клыки. Малишевскому стало страшно. Горбулин
подсел к собакам рядом и, закатывая глаза, завыл по-волчьи.
- У-у-у-о-о-о!..
Сначала одна, потом вторая собака и наконец все три затянули:
- У-у-у-о-о-о!..
И Кобелеву-Малишевскому казалось, что сидят это не три собаки и
человек, а все четыре плотника и воют, не зная о чем:
- У-у-у-о-о-о!..