"Всеволод Иванов. Московские тетради (Дневники 1942-1943) " - читать интересную книгу автора

ученые, это было бы полезно и им и нам. Он же сказал: "У нас держатся за
хвост факта. А в газете факт должен быть особенный. Например, если вас
укусила собака - это не газетный факт. А вот если вы укусили собаку - это
уже интересно. Если собака укусила премьера - это любопытно, а если премьер
укусил собаку - это уже сенсация!"
[...] Москва? Она странная, прибранная и такая осторожная, словно из
стекла. Из-за дороговизны водки, а главное - отсутствия ее - совершенно нет
пьяных. Дни, до сегодня, стояли солнечные и теплые. Я обошел много улиц, но
ни у одного дома не встретил стоящих и беседующих людей, которых всегда было
так много в Москве. Так как продуктов мало и все они истребляются, то улица
чистая - нет даже обрывка бумаги. Возле нашего дома на Лаврушинском бомбой
отломило угол школы. Сила воздушной волны была такова, что погнуло решетку,
прутья которой отстоят довольно далеко друг от друга.
[...] Читал Владимира Соловьева - о теократии. Несомненно, он мечтал об
объединении не только католицизма с православием, но и еврейства и
магометанства. Мне думается, что несколько фраз, - почти буквально,
перескочили из Вл. Соловьева в мою статью о "Москве", да я и прямо
процитировал его - то-то удивятся "философы", когда прочтут цитату из
Соловьева на страницах "Известий".
6 ноября. Пятница
Самое удивительное, пожалуй, быстрота, с которой течет время в Москве.
Встал. Умылся. [...] Сходил за карточками в Краснопресненское бюро, получил,
зашел за книгами в Лаврушинский, пообедал - и дня нет. Тамара пошла за
хлебом, я включил радио, и вдруг заговорил Сталин. Он говорил с сильным
кавказским акцентом, выговаривал вместо "б" - "п", булькала вода, в конце
фраз у него не хватало голоса, и он говорил совсем тихо. Вся гостиница
замерла. Нет ни шагов, ни голосов. Я сидел на розовато-коричневом узком
диване, против меня стол под красное дерево, голубая, покрашенная масляной
краской стена, на ней гравюра в сосновой рамке - Баку, старый город - вдали
нефтяные вышки. На тоненьком ночном столике микрофон - и оттуда несется
голос, определяющий судьбы страны, войны. Голос иногда неправильно
произносит слова, не договаривает их, - к концу речи он, видимо, слегка
устал, - но как волнительно...
Пришли Тамара, Николай Владимирович и Сейфуллина. Она зачесывает волосы
назад, маленькая, глаза навыкате, носик; на ней кофта из плюшевого белого
заграничного одеяла - и к одеялу этому прикреплен орден. Разговор
профессиональный - кто, что, о ком написал. Рассказала о Милочке - своей
племяннице - та, коммунистка и военврач 3 ранга, поехала из Ялты на пароходе
"Абхазия", - несколько бомб, пароход затонул. Но к Книппер-Чеховой приехал
какой-то партизан и сказал, что М.П.Чехова и племянница Сейфуллиной ушли с
партизанами в горы! [...]
7 ноября. Суббота
Праздничный завтрак в гостинице: манная каша без молока, но с маслом, -
ложек пять и около двух третей (остальное подавальщицы отливают себе - я
видел) стакана какао, на воде, но с сахаром.
Утром читал "Записки русского охотника" Аксакова. Великолепно! Затем
"Критику основных начал" Соловьева. Начало слабое, но, когда Соловьев
начинает пересказывать Канта, - хорошо. Вообще, в нынешнее время там, где
хоть сколько-нибудь пахнет внутренней свободой, вернее, победой над самим
собой, - приятно себя чувствуешь. Говорят, введут погоны и звание офицера.