"Всеволод Иванов. Московские тетради (Дневники 1942-1943) " - читать интересную книгу автора

Как странно! И звание это, опошленное всей российской литературой, и эти
ненужные кусочки сукна на плечах, уже стали через 25 лет романтическими.
[...]Окно в морозных узорах - левое, правое уже оттаяло. Прямо - крыши
дома, белые карнизы этажей, за ними темно-серые тучи, за Историческим
музеем, сквозь легкий слой льда на окне, видны, как запекшаяся кровь, на
фоне желтоватых туч, что у горизонта, две Кремлевские башни. Летят
снежинки - их немного. Приятно видеть их. Слышны аплодисменты в рупор.
Сейчас будет вновь повторена речь Сталина, записанная на пленку. Вон она уже
переливается эхом на кирпичных, пустынных улицах, изредка заглушаемая
гудками автомобилей. Снег падает чаще, приглушая голос. Уже наметено его
достаточно, чтобы явственно разглядеть скрепы между железными листами крыш.
По краям слуховых окон чердаков его еще больше. Тучи над крышей гостиницы
разорвало, видна золотистая пленка, еще не открывающая небо. Четко заметна
проволока радио гостиницы на двух шестах.
[...] Выставка называется "Великая Отечественная война" [...] Есть
улица, взрывы в поле, корабли, взлетающие на воздух, неправдоподобное
пламя, - но нет самой настоящей войны, - даже быта нет, улыбки,
жизнерадостности - лица у всех исковерканы гримасами, а издали все картины
похожи на обложки табачной коробки. Есть несколько правдивых картин о
страданиях Ленинграда - и правда, как всегда, побеждает, - впрочем,
великолепная ложь тоже побеждает, но в описании Москвы даже нет этой
великолепной лжи. Плох П.Кончаловский - "Где здесь сдают кровь". Я вот вижу
донора - Николая Владимировича, брата Тамары. Он не работает, а живет на то,
что дают по донорской карточке. А не работает он потому, что жена его боится
оставаться ночью одна (работать, как инженеру, ему приходится ночью). [...]
У ней опухоль на груди. [...] Здесь и любовь плотская, и человечность, и
долг перед Родиной. [...] Поэтому картина Кончаловского "Где здесь сдают
кровь?" так же далека от крови, как и страстная неделя от подлинных
Cтрастей. [...]
Что такое авторитет? Возможность высказывать те мысли, которые
остальным высказывать запрещено.
Вечером были на "Фронте", в МХАТе. Пьесу играют три театра сразу
вернее, все наличные театры Москвы. Говорят, она в Малом идет лучше, чем во
МХАТе, но я этому не верю - уж очень она плоха. Люди, как лошади, разделены
на старых и молодых, - и талант молодого не оправдан драматургически. Знание
фронтовых дел не помогает, а мешает драматургу, он говорит о наступлении так
детально, что не поймешь - о чем они спорят? Пьеса похожа на то множество
"производственных" пьес, которых мы видели порядком. Публика сияет орденами.
У Немировича-Данченко в комнатке, позади директорской ложи, какие-то герои с
золотыми звездами на черных костюмах. Тарасова говорит мне шепотом:
- Я только что с фронта. В 30 километрах от Москвы - стреляют и все
движется...
На столе бутерброды с колбасой, вода с яблоками, чай - и даже, когда
Немирович, весь от старости в красных пятнах, приказал - помявшись, принесли
вазочку с сахаром и поставили перед ним. У стола в сиреневатом френче и
штанах стоит Поскребышев, секретарь Сталина. Лицо широкое, монгольские
узенькие глаза. Он только спрашивает, но сам ничего не говорит.
Народ очень весел и радостен, словно война окончена. Жена Чагина в
черном шелковом платье, а сам он в ватнике. Пастернак сказал о пьесе:
- Если бы пьесами можно было выигрывать сражения, я смотрел бы на нее