"Всеволод Иванов. Агасфер" - читать интересную книгу авторачто же это значит: "здесь"? Здесь, в Москве?
- Возле... - Да вы что: издеваетесь надо мной?! - крикнул я. - Говорите мне точный адрес! Разговор с ним мне стоил дорого. Силы мои заметно уменьшались. И покуда сознание не покинуло меня, я подзадоривал себя всячески, а ему всячески показывал, что сил во мне еще много. "Самое главное, самое главное, не дать ему ускользнуть, надо показать ему мое могущество", - твердил я. Он, поежившись, ответил: - Станция Толстопальцево. Киевской железной дороги. От станции влево. Третья поляна. По ту сторону тропинки, на юг, шестое дерево... в корнях. И тогда я резко задал ему последний вопрос, которого, по-моему, он особенно боялся: - Какой вид у вашей смерти? Я заметил уже давно, что слово "смерть" он не произносил. Оно шатало его, валило с ног. Поэтому, едва только он проявлял желание увильнуть, я бил его этим словом. - Лежит... лежит, видите ли... лежит, Илья Ильич! - В чем лежит ваша смерть? В коробке? В бутыли? В суме? В кошеле?.. Он кивнул. Он еще раз кивнул, но совсем слабо. О чем мне еще говорить с ним? Усталыми глазами я смотрел, как он, шатаясь и держась обеими руками за дверки книжных шкафов, плелся к выходу. Мне страстно хотелось, чтоб он исчез возможно скорее, особенно после того как я заметил, что он разного со мной роста и что моя кепка, которую он взял После его ухода я почувствовал изнеможение, голова закружилась, и я грохнулся на пол. Очнувшись, я стал перебирать в памяти происшедшее. Голова работала хотя и медленно, но ясно. Одно обстоятельство, на первый взгляд пустячное, заставило меня вскочить. Я припомнил свою привычку: когда я говорю с кем-либо, мои руки машинально берут со стола книгу и начинают ее поглаживать по переплету, как вы, например, ласкаете кошку по шерстке. Так вот, то же самое делал мой посетитель! Мороз, именно вяжущий и мелкощетинный, мороз подрал меня по коже. И в то же время неизвестно почему я вспомнил и начал бормотать фразу из Островского: "Поди-ка поговори с маменькой, что она тебе на это скажет". И я не мог припомнить: то ли это из "Бедности не порок", то ли из "Грозы". Боже мой, да и какое мне до этого дело, когда тут такие змееуползающие дела! Его день жизни двигался по моей, как двигается поршень на всем протяжении цилиндра машины. А мой день?! Неужели я позволю усыпить себя... Прочь! Да вставай же, Илья Ильич! Руки! Ноги! Превозмогая тошноту и боль под сердцем, я нашел какую-то палку и, опираясь, потащился к выходу. Кожа моя лупилась, словно я ее обжег на солнце, а руки до локтей были покрыты клейким потом. Не помню уже, каким образом добрался я до кассы пригородных поездов. Знаю только, что с севера по-прежнему дул холодный ветер, а края низких облаков, быстро бегущих по небу, были оранжевы, блестяще-шелковы. - Вы давно ждете? - услышал я слабый голосок Клавы. - Жду фон Эйтцена, - без всякого удивления ответил я. - Кто он? |
|
|