"Всеволод Иванов. У " - читать интересную книгу автора

храбростью, - председатель Уисполкома превосходил всех. Случилось, что
чехословаки напали на городок. Часть уездных красногвардейцев защищалась, а
часть струсила и бросилась к пристани, где, груженный продовольствием и
снарядами, стоял пароход "X. Колумб". Председателя направили остановить
дрогнувших. Он вскочил на коня столь взволнованный, что не заметил, как
младший брат уселся позади седла, вцепившись в хвост. Поскакав к пароходу,
который дымился, шипел, клокотал и собирался показать великолепное
"дралала", председатель остановил круто коня, выхватил маузер (утверждают,
что он держал его в правой руке, подняв до уровня правого уха, я этому не
верю: рука дрогнет) и потряс всю пристань удивительной и ловко склеенной,
как соты, бранью. Красногвардейцы тоже бранились и тем временем втаскивали
дрожащие трапы и торопили кочегаров. Тогда Матвей - это было его первое
изречение (говорят, оно заимствовано, - какая беда! - первые работы А.
Пушкина были тоже зело робки и подражательны) - сказал, держась за хвост: "В
ругани побеждает тот, который молчит!" Брат обернулся к нему: "Выпалю я!"
сказал он. Матвей ответил ему, что вряд ли выпалит больше одного патрона, а
пусть-ка он говорит, что ему будет подсказывать Матвей, так как сам Матвей
не обладает сотрясающим голосом.
Через полчаса трап, дрогнув, потащился обратно, а через час
красногвардейцы вскинули винтовки - и "чехи сотряслись и полки их
разверзлись" - так сообщала передовица походной газеты. Матвей вернулся с
конем, подаренным ему красногвардейцами (коня они по дороге отняли у
богатого колониста); он променял, через день, коня на казанском базаре на
связку философских книг - и уплыл с красногвардейцами. Пароход, по его
предложению, переименовали вначале "И. Кант", затем "Гегель", "Юм",
"Спенсер", "Ницше", закончив "Ф. Лассалем". Он поехал в Университет. Окончив
Университет, он пришел к выводу, что в своей медицинской работе он должен
применять методы душевного уговаривания и доказательств на основании хороших
логических доводов, словом, он был поклонником Дюбуа и его системы
"переубеждения". Если б, думается мне, не обаяние его молодости, его мягкого
овала лица, его почти прямого носа, что в нашей стране телесной
расплывчивости уже одно является заслугой, его глубокосидящих, почти
постоянно полузакрытых малахитовых глаз, его летящей походки, которая часто
оканчивалась сидением на скрещенных ногах и манерой во время разговора
поднимать ладонь в уровень с лицом, чуть потрагивая мочку уха большим
пальцем, - вряд ли б ему прощали его диалектику, его щедрость на слова, его
красноречие, которое, казалось ему, опираясь на объективные данные, одно
может исчерпать вопрос. Но, мало того, он впивался часов на шесть в вашу
субъективную душевную установку, освещал ее с такой бесцеремонностью, что у
вас дня два болели зубы, и под конец он самым тончайшим образом расчленял
ваши психофизические связи и механизмы. Я не поклонник - ни системы
психоанализа, ни систем, противоположных ей, я считаю, что, кто умеет
лечить, тот пусть и лечит, даже смешивая в кучу все системы мира. Поэтому
однажды мне пришло в голову попросить д-ра Андрейшина "переубедить" меня
курить отвратительный табак. Я курю много, и мне кажется, что если я буду
курить плохой табак, так это мне занятие скорее надоест. Я покупаю табак на
самых грязных рынках и у самых грязных продавцов, так что, когда он сыплет
мне эту бурую чепуху в карман, я закрываю глаза от отвращения. Доктор с
величайшей готовностью и необычайно веселым лицом согласился исполнить мою
просьбу.