"Всеволод Иванов. У " - читать интересную книгу автора

Он провел со мной семнадцать обстоятельных собеседований, не считая
случайных бесед на теннисе, на купании или при игре в городки. Он натаскал и
ко мне, и к себе гигантское количество литературы, я никак не предполагал,
что о табаке могло быть столько написано. Он доказал мне совершенно
непреложно, что табак знали и до открытия Америки, причем, по дороге, два
дня провел сражение с Хр. Колумбом, к которому он питал крупную антипатию,
считая его симулянтом, лгуном и человекам самых низких моральных качеств. Он
подошел вначале к табаку биологически, указал на его наглую
жизнеспособность, затем направился к нему социально. Что здесь было! Мне и
сейчас страшно вспомнить те минуты, которые мне пришлось пережить под
канонадой его диалектики. Какие армии искалеченных и несчастных катились
мимо нас! Какие сцепления недоразум02-UYNOGJIGений мучили людей! Но все это
оказалось пустяками перед тем, что он обнаружил во мне, особенно с
патолого-сексуальной стороны. Оказалось, что не зря я хожу на рынки,
вращаюсь среди отвратительных продавцов и, особенно, зажмуриваю глаза. Он
заставил меня вспомнить, что еще в двухлетнем возрасте я был склонен если не
к убийствам, то к насилию над своей няней во всяком случае. Моя жизнь
представилась мне сплошным изуверством, вокруг меня создалась такая
атмосфера, что я дико напугался и у меня вдруг обнаружились явные признаки
отравления. Я не видел путей преодолеть мои немощи, мои душевные конфликты,
мои социальные комплексы. А доктор уверял, что, в сущности, терапия его еще
не начиналась. Я попросил его прекратить "переубеждение" и вернуть мне хотя
бы часть моего душевного мира. Он сказал, что согласен, что воздействие
убеждением более пригодно для зрелых и разумных людей или при более сложных
неврозах, чем мой. На это я ему ответил, что последним замечанием он мне
доставил живейшее удовлетворение. Доктор улыбнулся с лучезарной
восторженностью, и мы прекратили учение.
В конце нынешнего лета получил я отпуск и путевку в дом отдыха где-то
под Минском. В эти же дни доктор Андрейшин уезжал вторым секретарем
советской делегации на съезд криминологов в Берлин. Честолюбие мое и
тщеславие заставили меня подумать: "Что б поехать тебе, Егор Егорыч, вместе
с доктором до Минска. Побеседуешь в дороге, сдружишься, и, кто знает, может
быть, какие-нибудь удивительные пути он укажет тебе. Возьмем, хотя бы,
должность секретаря. Разве ее сравнишь с должностью счетовода? Секретарь
всегда на виду, секретарь может многое услышать, выбрать какую-нибудь
ударную профессию, подучиться, наконец!" И я направился к доктору
Андрейшину. Мог ли я ожидать, что этот ничтожный повод заставит меня
столкнуться с удивительными событиями, узнать удивительных людей, увидеть
удивительные и даже неправдоподобные страданья и самому испытать совершенно
уже неправдоподобные муки и сомнения; встретить Леона Черпанова с его
сконсовыми усами - и без оных; Савелия Львовича; замечательное семейство
Мурфиных и все остальное, что побудило меня написать эти искренние строки.

В светлой высокой комнате, в белоснежном халате, бритый, причесанный,
точный, хотя и многословный, сидел за письменным столом доктор Андрейшин.
Против него, в плетеном кресле, в хаки, багровый от негодования, возвышался
М. Н. Синицын, рабочий, недавно назначенный к нам, - говорят, в связи с
делом ювелиров А. и Н. Юрьевых, - заведующим хозяйственной частью больницы.
Доктор оканчивал речь. Из этого я понял, что, во-первых (доктор
покраснел при этом признании), он влюблен и влюблен в объект, который имеет,