"Всеволод Иванов. Дите" - читать интересную книгу автора

клубились в хомутах длинные черные гривы.
Уверенно сказал Селиванов:
- Русски...
И позвал из лога Древесинина.
Сидят в плетеной новой тележке двое в фуражках с красными околышами. За
пылью незаметно лиц, будто в желтом клубу плавают краснооколышные, ружье --
дуло торчит и когда рука с кнутом ныряет из пыли.
Удумал Древесинин и сказал:
- Офицера... по делам должно. Икспитиция...
Озорной подмигнул глазом и ртом:
- Мы им пропишем...
Несет тележка людей, твердо несет, лошадей подталкивает и позади, как
лиса хвостом, заметает след пылью.
Протянул плаксиво Афанасий Петрович:
- Ни надо, ребя... У плен бы лучча...
- Галовы своей не жалко...
Озлился Селиванов и затвор бесшумно, как пуговицу отстегивают,
отбросил:
Тут плакать не приходится...
Больше всего злило их - появились офицера в степь одни без конвоя,
будто была их тут сила несметная - мужикам смерть.
Вставал в рост офицер, степь оглядывал, но плохо - пыль, ветер
вечерний красный на сожженных травах, на двух камнях у лога, похожих на
лошадиные туши.
В красной пыли тележка, колеса, люди и мысли их...
Выстрелили...
Разом, задев одна другую, упали фуражки в кузовок.
Ослабли, точно лопнули вожжи...
Рванули лошади... понесли было. Но вдруг холки их молочно опенились.
Дрожа крепкими кусками мускулов, они понурили головы, стали.
Сказал Афанасий Петрович:
- Померли...
Подошли мужики, посмотрели.
Померли краснооколышные. Сидят плечо в плечо, а головы назад, как
башлыки, откинуты, и один из умерших - женщина. Волосы распались, в пыли
наполовину - желтые и черные, а гимнастерка солдатская приподнята высоко
женской грудью.
- Чудно, - сказал Древесинин, - сама виновата - не надевай фуражку.
Кому бабу убивать охота... бабы нужны.
Плюнул Афанасий Петрович:
- Изверг ты и буржуй... Ничего в тебе...
- Обожди, - прервал их Селиванов, - мы не грабители - надо
имущество народное переписать. Давай бумагу.
Под передком среди прочего "народного имущества" в плетеной китайской
корзинке белоглазенький и белоголовенький ребенок и в ручонке у него угол
коричневого одеяльца зажат. Грудной, маленький, пищит слегка.
Умиленно сказал Афанасий Петрович:
- Тоже ведь... поди так по-своему говорит, что...
Еще раз пожалели женщину и не стали одежду с нее снимать, а мужчину
закопали голого в песок.