"Фазиль Искандер. Эссе и публицистика" - читать интересную книгу автора

Какая связь между поэтическим словом и жизнью поэта? Видимо, огромная,
но до конца понять мы ее не можем. Материалистически это можно объяснить
так: эти трагические поэты слишком часто зависали над бездной и рано или
поздно должны были по теории вероятности сорваться в нее. И сорвались. Мне
кажется, такое объяснение недостаточно убедительно. Более трагическую
судьбу, чем у Достоевского, трудно представить. Он не только иногда, но всю
жизнь сознательно зависал над бездной, однако покончить с жизнью никогда не
стремился. Он страстно изучал бездну, точно зная, что человечество скоро
само зависнет над ней. И он, изучая бездну, искал средство спасти его.
У поэта, как и у всякого человека, может возникнуть нестерпимая боль,
отвращение к жизни, желание покончить с этой болью. {348}
Но, видимо, есть грандиозная разница между желанием покончить с этой
жизнью и его зафиксированностью в поэтическом произведении. Дьявол хватает
это стихотворение и бежит к своему начальству, как со справкой: "Вот его
подпись! Он сам захотел!" Дьявол вообще любит справки.
Слово поэта - суть его дело. Зафиксировав в стихотворении желание уйти
из этой жизни и продолжая жить, поэт подсознательно превращается в позорного
неплательщика своего долга. И совесть рано или поздно взрывается: пишу одно,
а живу по-другому. Выход тут только один: покаянное проклятие того рокового
стихотворения, но проклятие тоже зафиксированное в поэтическом произведении.
А еще лучше никогда поэтически не фиксировать желание смерти ни родным,
ни родине, никому. Даже если такое желание возникает.
Выходит, я выступаю против искренности поэта? Да, я выступаю против
греховной искренности поэта. Неискренность всегда отвратительна. Но иногда и
искренность отвратительна, если она греховна.
Если жизнь представляется невозможной, есть более мужественное решение,
чем уход из жизни. Человек должен сказать себе: если жизнь действительно
невозможна, то она остановится сама. А если она не останавливается, значит,
надо перетерпеть боль.
Так суждено. Каждый, перетерпевший большую боль, знает, с какой
изумительной свежестью после этого ему раскрывается жизнь. Это дар самой
жизни за верность ей, а может быть, даже одобрительный кивок Бога.
В связи со всем этим я хотел несколько слов сказать о так называемом
серебряном веке русской литературы. У нас его сейчас безмерно захвалили.
Конечно, в это время жили великий Блок, великий Бунин, кстати питавший
пророческое отвращение к этому серебряному веку, были и другие талантливые
писатели.
Но серебряный век принес нашей культуре, нашему народу {349} неизмеримо
больше зла, чем добра. Это было время самой разнузданной страсти к
вседозволенности, к ничтожной мистике, к смакованию человеческих слабостей,
а главное, всепожирающего любопытства к злу, даже якобы самоотверженных
призывов к дьявольской силе, которая явится и все уничтожит.
Самое искреннее и, вероятно, самое сильное стихотворение Брюсова
"Грядущие гунны" великолепно демонстрирует идеологию серебряного века.

Где вы, грядущие гунны,
Что тучей нависли над миром?
Слышу ваш топот чугунный
По еще не открытым Памиром.