"Фазиль Искандер. Школьный вальс, или Энергия стыда" - читать интересную книгу авторас самой судьбой.
- Посмотрим,- говорил он, глядя в разинутые окна пустой школы,- что вы скажете, когда следующего пришлем... Живы будем, посмотрим... - А-а, вот он,- добавлял он, увидев меня,- скажи, как называется французская крепость, оказавшая немцам героическое сопротивление в первую мировую войну. - Верден! - говорил я и добавлял: - Дядя, пойдем, бабушка ждет! - Верден! - повторял дядя и бросал грозный взгляд на школу.- А теперь что скажете? - Бабушка ждет,- повторял я и тянул его за руку. - А как называется вторая французская крепость, оказавшая немцам героическое сопротивление? - спрашивал он у меня. - Дуомон! - говорил я, потому что читал книгу под названием "Рассказы о мировой войне" и мог ее в то время пересказать довольно близко к тексту. - Дуомон! - повторял дядюшка и пальцем грозил школе, как бы обещая повернуть против нее все пушки Вердена и Дуомона. Его легкая фигура, его удлиненное лицо с артистической копной редких волос почему-то напоминали, особенно сейчас, облик Суворова. Иногда, прежде чем уйти домой, он заставлял меня ответить еще на несколько вопросов или прочесть стихи Пушкина, или басни Крылова. Среди вопросов, на которые я давал четкие ответы, Наполеона?" и "Какой главный город в Абиссинии?" Обычно после этого он успокаивался и мы шли домой. Иногда он слегка на меня опирался, и я чувствовал высушенную алкоголем легкую тяжесть его тела. Если я успевал перехватить его еще до того, как он вышел к школе, я его протаскивал мимо нее, не останавливаясь, и он только успевал ей бросить через плечо: - Посмотрим! Реваншистские надежды моего дядюшки основывались на двух фактах: во-первых, я уже довольно свободно читал, а во-вторых, я однажды ответил на задачу, которую задавал ребятам нашего двора шапошник Самуил, в то время проявлявший неукротимое стремление к самообразованию и просветительским парадоксам. Однажды, собрав ребят нашего двора, тех, что были постарше, он задал им один из своих вопросов-ловушек: - А теперь, ребята, повесьте уши на гвоздь внимания. Сколько будет, если от тысячи отнять девятьсот девяносто девять? Воцарилась тишина, терпеливо ждущая явление нового Архимеда. Нас, самых маленьких, никто не принимал всерьез, и тем сладостней я, во всяком случае, старался найти ответ на его хитроумный вопрос. Помню, по самому его голосу было ясно, что ответ должен быть самый неожиданный из всех возможных. Я знал, что тысяча - огромная цифра, хотя смутно представлял границу ее огромности. |
|
|