"Тацудзо Исикава. Свое лицо (Современная японская новелла) " - читать интересную книгу автора

прежним лицом это оказалось бы невозможным. Видно, моя совесть была накрепко
связана с ним. А сейчас я был в маске. Стоило маске скрыть мое истинное
лицо, как замолкла совесть. Сколь, однако яге, слабой оказалась она, моя
совесть.
- Идемте отсюда, - сказала Мари, беря в руки сумочку, лежавшую у ее
ног.
Я не понял, что она хотела этим сказать.
- Идемте?... Но куда?
- Здесь оставаться опасно. Мы должны уйти. Наденьте костюм.
- Куда мы пойдем? Нам некуда идти.
- Я... я... - заговорила было Мари, и лицо ее исказили рыдания. - Я со
всем смирилась. Но я не могу, не хочу, чтобы вас арестовали у меня на
глазах... Прошу вас... В префектуре Коти на Сикоку живет мой дядя. Бегите к
нему. Мы еще поговорим об этом. А сейчас скорее отсюда.
Такого оборота дела я просто не предполагал. Компромисс состоялся. И
превзошел все ожидания. Женское сердце, неужто его так легко обмануть? Мне
вдруг стало бесконечно жаль Мари. Она помогла мне переодеться, и мы быстро
вышли на улицу. Идти к ней я не согласился. Это может навлечь на нее
подозрения. В конце концов мы сняли великолепный номер в гостинице в центре
города. Полиции и в голову не придет искать меня здесь. Останавливаться в
таких отелях могут позволить себе лишь злоумышленники высшего класса.
То была последняя роскошная ночь. Номер стоил шесть тысяч иен за сутки.
В душе Мари разыгрывалась настоящая драма, а для меня все было комедией. Но
в силу обстоятельств мне приходилось подыгрывать ей и выступать в
трагическом амплуа. Впрочем, при наличии маски это было нетрудно. Будучи
человеком серьезным, Мари тут же написала рекомендательное письмо своему
дяде. Потом она обхватила голову руками, мучаясь угрызениями совести за то,
что помогает бегству преступника. Поэтому я взял письмо и, разорвав его на
клочки, сжег над пепельницей.
- Этим ты доставишь неприятности и себе и твоему дяде. Вина моя, и я
один буду за нее в ответе. С сегодняшнего дня вычеркни меня из своей памяти.
Я постараюсь бесследно исчезнуть, - сказал я. Эти слова тоже входили в текст
моей роли.
Мы подняли прощальные бокалы. Мне было смешно, а Мари проливала слезы.
Почему душевные муки так связаны у женщин с жизнью плоти? Я этого не
понимаю. Или при разлуке с мужчиной в них говорит не столько боль сердца,
сколько физическое влечение к нему? Мари послушно позволила мне сорвать с
нее одежды. Потом она сняла шелковый шарф, повязанный вокруг ее головы, и
нежно обвязала им мое лицо. Так ей было легче воскресить то, мое прежнее.
Шарф хранил запах ее волос. Я обладал Мари с закрытым лицом.
Боль разлуки не мешала ей вкушать радость сближения. Боль сердца и
упоение плоти... Странно, но эти противоречивые ощущения не только не
подавляли друг друга, а, наоборот, взаимно разжигали одно другое. Тело Мари
источало жар, словно она пыталась спастись от пожиравшего ее чувства тоски,
а неистовство тела лишь усиливало отчаяние в ее душе. Обливаясь слезами,
она, словно безумная, отдалась охватившему ее порыву страсти.
В эти мгновения я, безусловно, верил ей до конца. Но в моем сердце была
ложь. Ложь разрывала меня на части. Я был Харада Кэнъити с лицом Харада
Кэнъити, а обладал Мари - Мурата Синдзи. Во мне жило сразу два человека.
Впрочем, ведь и для Мари я уже не был ее прежним нареченным. С