"Джон Ирвинг. Человек воды" - читать интересную книгу автора

впервые уличил во лжи. Прозвище прилипло. Большинство моих друзей называли
меня именно так, в то время я и познакомился с Бигги. Меррилл Овертарф,
который по-прежнему числится пропавшим, называл меня Боггли <Боггли
(Boggle) - лукавый, лицемер (англ.)>. Как и для любого прозвища, для этого
имелось несколько скрытых причин. Ральф Пакер звал меня Тамп-Тамп -
прозвище, которое я терпеть не могу. А Тюльпен зовет меня просто по
фамилии - Трампер. И я знаю почему: это ближе всего к фактическому имени.
Мужские фамилии меняются не часто. Так что большую часть времени я - Фред
Богус Трампер.
И это факт.
Факты выпадают на мою долю не так уж часто. Так что я их стараюсь не
терять, я их буду повторять. Вот вам два. Первый: мой мочеиспускательный
канал представляет собой узкий, извилистый путь. Второй: у Тюльпен и у меня
имеется то общее, что нам обоим безразличны наши имена. И возможно - ничего
больше.
Однако подождите! Я приближаюсь к третьему факту. Третий: я верю в
ритуалы! Я хочу сказать, что в моей жизни всегда присутствовали вещи вроде
водяного метода; в ней всегда присутствовали ритуалы. Ни один из отдельных
ритуалов не длился слишком долго (я сказал Виньерону, что я начал новую
жизнь и что хочу перемен, и это правда), но я всегда менял один ритуал на
другой. В данный момент ритуал - это водяной метод. Историческая
ретроспектива моих ритуалов займет не слишком много времени, но водяной
метод - это последний. К тому же по утрам Тюльпен разделяет со мной нечто
вроде ритуала. Несмотря на то что водяной метод заставляет меня вставать ни
свет ни заря - да еще несколько раз за ночь, - Тюльпен и я неуклонно следуем
этому расписанию. Я встаю и мочусь, затем чищу зубы и пью много воды. Она
ставит вариться кофе и выбирает пластинку. Мы снова встречаемся в постели за
йогуртом. Всегда за йогуртом. Она ест красный стаканчик, я - голубой, но
если мы едим другой сорт йогурта, то мы часто обмениваемся. Гибкий ритуал -
самое лучшее, а йогурт - самая подходящая здоровая пища, которая как нельзя
лучше идет ранним утром. Мы не разговариваем. Для Тюльпен это дело
привычное, но даже я молчу. Мы слушаем пластинки и поглощаем йогурт. Я не
очень хорошо знаю Тюльпен, но она, по всей видимости, всегда ведет себя так.
Я приучил ее к еще одному ритуалу: после йогурта мы долго занимаемся
любовью. Тут как раз готов кофе, и мы пьем его. Мы молчим все время, пока
играют пластинки. Единственная маленькая поправка, внесенная моим водяным
методом: где-то после любви или во время кофе я встаю помочиться и выпить
новую порцию воды.
Я живу с Тюльпен не так давно, но мне кажется, что если бы я жил с ней
много-много лет, то вряд ли знал бы ее лучше.
Нам с Тюльпен обоим по двадцать девять, но, по существу, она старше,
чем я, - с возрастом она избавилась от привычки говорить о себе.
Это квартира Тюльпен, и все вещи здесь принадлежат ей. Свои вещи и
своего ребенка я оставил своей первой и единственной жене.
Я сказал доктору Жану Клоду Виньерону, что начал новую жизнь и т. д.; я
сказал, что историческая ретроспектива моих ритуалов не займет много
времени; я также сказал, что я не слишком честен. Не то что Тюльпен. Но
Тюльпен помогает мне контролировать себя, поднимая тыльной стороной ладони
одну грудь. Очень скоро я научился молчать, пока играют пластинки. Я
научился говорить только важное, хотя люди, которые меня знают, сказали бы