"Борис Иоффе. Особо секретное задание (Из истории атомного проекта в СССР) " - читать интересную книгу автора

этого показалось мало. Новые, которые пришли на их место, в большинстве
случаев тоже представлялись недостаточно политически выдержанными, и слой
сняли еще раз. В результате квалификация сотрудников резко упала, что
привело к ухудшению качества и замедлению темпа работ.

ЦК КПСС и правительство Чехословакии приняли решения, подчеркивающие
особую важность пуска станции: она должна была явиться демонстрацией помощи
СССР Чехословакии. На строящуюся станцию зачастили высокопоставленные
визитеры обеих стран: министры, зампред Совмина и даже сам Штроугал.
Непосредственный контроль за ходом работ с советской стороны был поручен
Петросьянцу - председателю Госкомитета по атомной энергии. Пуск назначили на
конец 1972 года, и с осени 1972 года на станции уже работало свыше ста
советских специалистов. Приехавший туда Петросьянц установил точную дату
начала пуска. По-видимому, момент пуска был связан с какой-то датой или
каким-то событием в Москве, к которому ему следовало рапортовать. Работа
шла, но было ясно, что в указанный Петросьянцем срок реактор запущен не
будет. Пришлось пойти на трюки. Один такой трюк проделали, когда станцию
посетил важный член чехословацкого правительства. Он знал, что при пуске в
реактор заливается тяжелая вода. Вот ему и показали, как в воронку трубы,
ведущей в реактор, рабочий заливает тяжелую воду. (У меня даже есть
фотография этого события.) Но на самом деле заливать воду в реактор было еще
нельзя. Поэтому кран, ведущий в реактор, был перекрыт, и вода по трубе
стекала этажом ниже, где другой рабочий собирал ее в ведро.

Наконец все подготовительные работы окончены. Но в силу технологии
реактор оказался нагрет. Физический пуск реактора и вся большая,
рассчитанная на месяц, программа экспериментов, которая была запланирована,
должны проводиться на холодном реакторе, только тогда можно проверить все
заложенные в расчет параметры. Знание их, в свою очередь, необходимо для
расчета режима работы реактора на мощности. Поэтому до начала физического
пуска предстояло ждать, пока реактор остынет. Реактор - это махина в
150 тонн, и на это понадобилось бы три дня. А срок Петросьянца подходил,
ждать он не мог и требовал пускать реактор немедленно, кричал, угрожал. Два
дня руководитель пуска и ведущий инженер держались, понимая, что пуск при
нагретом реакторе сорвет всю программу экспериментов и вся дальнейшая
эксплуатация атомной станции будет идти вслепую. В конце второго дня под
угрозами Петросьянца они сдались и назначили пуск на следующий день при еще
не остывшем до конца реакторе. Утром (работа начиналась в 6 утра) я приезжаю
на станцию, сажусь за стол в пультовой и прошу инженеров измерить, где
можно, температуру в реакторе с тем, чтобы внести поправки в мои расчеты,
сделанные для холодного реактора. Подходит Петросьянц и спрашивает: "Каково
ваше предсказание для критического уровня?" Я говорю: "Сейчас ничего не могу
сказать, реактор нагрет, и нагрет неравномерно. Я запросил данные о
температурах с тем, чтобы внести поправки в свои расчеты". - "Я так и думал,
что вы ничего не сможете сказать", - бросает Петросьянц и отходит. Через
некоторое время мне приносят данные, я начинаю вычислять поправки. Снова
появляется Петросьянц и спрашивает: "Ну, где предсказание?" - "Я вам дам его
через полчаса", - отвечаю. "Я знаю, что вы сделаете, - говорит Петросьянц, -
вы дадите предсказание вот с такой ошибкой". И он показывает руками, как
рыболов, рассказывающий, какую он поймал рыбу. Через полчаса я подхожу к