"Карл Иммерман. Мюнхгаузен. История в арабесках (барон Мюнхгаузен)" - читать интересную книгу автора

- По-видимому, он был близорук и принял меня за растение, - ответил г-н
фон Мюнхгаузен. - Я знаю, что знаю: я сидел в пасти. Истина есть истина, и
правда не выдаст. Да, на чем я остановился? На Африке. Но стоит ли
задерживать ваше внимание на таких пустяках? Я скоро устал от Африки, как
устал и от Европы, и решил поехать в Америку, но прежде завернуть в
Германию и Англию, куда меня призывали разные причины.
Во-первых, я начал слегка забывать интересничанье и сплин и хотел снова
пройти курс в Берлине и Лондоне. В Африке люди не интересничают. Коран не
покровительствует этому направлению, и одна африканская рожа похожа на
другую. Что же до сплина, то вице-король Египта выколачивает его батогами;
нет лучшего средства против ипохондрии. Однажды мы с ним слегка
повздорили, как это иногда случается между друзьями; тут я подумал о
последствиях, которые это может иметь для моих пяток, и самое воспоминание
о сплине прошло у меня от одной только мысли об этом. К счастью, дело не
дошло до последствий, мы помирились и в тот же день ели за обедом
поросячьи уши с квашеной капустой, ибо вице-король - просвещенный турок и
собирается в ближайшее время доказать в специальном сочинении, что Пророк
есть выдумка правоверных (*4). На чем я остановился? Ах, да - на сплине.
Ну-с, интересничать я тоже разучился за отсутствием подходящей аудитории.
Таким образом, уже из-за одного этого я должен был съездить в Германию и
Англию.
На этот раз для уроков интересничанья я принужден был взять в Берлине
гувернантку, mere I'Oie (*5). Хотя эта Мать-Гусыня и бросала
ретроспективные взгляды на людей и события, с ней, однако, не стряслось
того, что с женою Лота в подобном же случае, ибо она не только не
превратилась в соляной столб, а сделалась еще болтливее и неугомоннее.
Многих подмывало слегка пощипать эту кумушку; они утверждали, что все ее
остроумничанье и интересничанье - чистейшее очковтирательство, но я должен
заступиться за mere I'Oie. Высокими целями она вообще не задавалась; она
думала только о своих прабабках, которые некогда гоготаньем спасли
Капитолий. Поэтому она, пока что, упражняла горло, чтобы быть в голосе, на
случай, если Капитолий накладного германского либерализма окажется
когда-нибудь в опасности.
- Почему же вы не пошли к вашему прежнему учителю? - спросил старый
барон.
- Он сидел в то время в Париже и читал старофранцузские манускрипты. Я
проехал из Алжира через Тулон в упомянутую столицу и встретил его в
библиотеке. Тут я увидел истинное чудо ретивого писания книг, или писания
ретивых книг. Вы можете мне верить или нет, но фактически он шуйцей
перелистывал лежавший перед ним пергаментный фолиант, а десницей
изготовлял книгу о нем или из него. В то же время он диктовал остроумную
записку к какой-нибудь артистке и вел обстоятельную беседу с окружным
комиссаром о быте парижских гризеток. Словом, он отставал от
многосторонности Цезаря на каких-нибудь три очка.
Второй же причиной, побудившей меня завернуть в Германию, было желание
нанять хорошего лакея. С прежним мне пришлось расстаться: он тоже хотел
быть интересным и все время ловил ворон. В качестве светского интересника
я считал себя вправе возражать против этого, но так как свобода ремесел
царит повсюду, то делать было нечего: всякий прощелыга имеет право
интересничать.