"Карл Иммерман. Мюнхгаузен. История в арабесках (барон Мюнхгаузен)" - читать интересную книгу автора

И день настал, когда жуткие личности вступили в мою жизнь, угрожающие
силы затянули меня в таинственную сеть и принудили к жестокой разлуке. В
эту потрясающую минуту она сообщила мне, среди прочих мелочей, которые
были последствием наших отношений, самую ужасную весть: наследства
никакого не было, так как она узнала, что отец ее беден, как церковная
мышь. Удар попал прямо в сердце. Я почувствовал, как соки во мне
сворачиваются, как они то смешиваются, то растворяются по новым химическим
законам. Я весь задрожал и хотя вскоре вернул себе внешнее самообладание,
но все же почувствовал, когда должен был покраснеть, что по моим щекам
пробежало нечто чуждое. Мои элементы пришли в смятение, и из этого хаоса
образовались во мне затем совершенно новые гуморальные группы (*49).
С того дня я всегда был бледен, а когда гнев, страх или стыд пригоняли
мне кровь к лицу, я зеленел. Это позеленение произошло от того, что,
благодаря страшному признанию моей шестой и главной возлюбленной, я утерял
свое сродство с благородными металлами и место их у меня в крови заступил
один из неблагородных, а именно медь (*50). Согласно новейшим
исследованиям, медь содержится в теле каждого человека; но при моем
зачатии было употреблено слишком много меди и излишек бросился мне в
кровь. Когда я пускаю себе кровь, сгустки получаются совершенно зеленые. Я
применял всевозможные средства, чтобы снова привести себя в норму, однако
тщетно. Всякому приятнее краснеть, чем зеленеть. Благодаря купоросности
моей крови я лишен многих невинных удовольствий. Так, например, мне нельзя
есть ничего кислого, ни щепотки салата, а если я как-нибудь забудусь в
этом отношении, то медная зелень покрывает мне все тело, как манна
аббатису Агнессу из Монте Пульчано. Это очень тягостно. Берцелиус из
Стокгольма, исследовавший меня много раз, предостерегал меня от оловянных
и цинковых рудников, потому что олово и медь дают колокольную бронзу, а
соединение цинка с медью - томпак; он рекомендовал мне избегать рудничных
газов, так как они снова могли вызвать во мне металлические композиции. Вы
понимаете, как неприятны были мне эти запреты при моей любознательности и
страсти к путешествиям, тем более, что я тогда собирался осмотреть
цинковые рудники на Раммельсберге близ Гослара, и оттуда отправиться в
Корнуэльс на оловянные рудники. Я потом все же пренебрег предостережением
и посетил цинковые рудники на Раммельсберге. Рудник был плохо проветрен,
меня бросало в жар и в пот. Когда я вместе со штейгером снова вернулся на
свет божий, он с удивлением посмотрел на меня и сказал:
- Сударь, вы, наверно, испачкались свинцовой охрой, у вас оранжевое
лицо.
Он хотел обтереть меня; но мне вспомнилось предостережение, и я
приказал подать себе ручное зеркало. И что же! Лицо мое действительно было
оранжево-желтым, как зрелый апельсин. В цинковом руднике моя кровь стала
томпаковой. Мне было стыдно перед штейгером, и я сказал ему, что не знаю,
в чем тут дело, но что вытирать бесполезно. Я вышел из рудника весьма
пристыженный, а штейгер вместе со всеми старыми и молодыми рабочими,
крепильщиками и забойщиками, смотрели мне вслед с удивлением и насмешкой.
От легкой примеси цинка я, впрочем, благополучно избавился, проделав
курс плавильного лечения, но от поездки в Корнуэльс мне пришлось, к
величайшему прискорбию, отказаться. Что было бы, если бы оловянные пары
превратили меня в колокольную бронзу и я начал бы звонить, не имея
привилегии?