"Карл Иммерман. Мюнхгаузен. История в арабесках (барон Мюнхгаузен)" - читать интересную книгу автора

я убил сразу двух зайцев, потому что одолел одновременно и
одухотворенность, и сентиментальность. Я получил от нее большую пользу,
сэкономив таким образом целое полугодие. Наша связь началась так. Я
шпиговал зайца с одной стороны, а она - с другой. Тут она стыдливо подняла
глаза, взглянула на меня таким душевным взглядом, что сердце у меня ушло в
живот, и спросила:
- Хотите ли вы меня... с позволения сказать, любить, мусье?
На что я отвечал:
- Да, с вашего разрешения, девица Серафина.
После этого мы чмокнули друг друга поверх зайца, и дошпиговали его,
упоенные блаженством. Такова была форма заключения подобных союзов в
прелатской кухне. Согласно этикету, должна была начать кухарка; поваренку
это ни в коем случае не дозволялось; если бы он осмелился первым сделать
любовное предложение, то получил бы от своей любезной здоровенную
пощечину.
Свойства Серафины чередовались по дням. А именно: один день она была
полна одухотворенности, а другой - сентиментов, и так регулярно изо дня в
день. От нее я научился одухотворенности и сентиментальности в любви. Дело
это обстояло так. Она любила подкрепиться втихомолку, но много выпить не
могла и легко пьянела. В этом состоянии ее осеняла одухотворенность, это
значит, что она несла несусветную чушь. На следующий день у нее был
катценъяммер; тогда она была полна сентиментов. Я подражал ей во всем,
чтобы не дать угаснуть роману. К сожалению, уже в самом начале произошла
ошибка. А именно, в тот день, когда у нее был катценъяммер, я основательно
приложился к бутылке и одухотворился.
Назавтра, когда она была одухотворена, у меня было похмелье и
сентименты, и так все шло шиворот-навыворот, мой катценъяммер совпадал с
ее одухотворенностью, а моя одухотворенность с ее сентиментами. Это,
разумеется, повело к ссорам, от которых страдали кухарные дела, так что
прелат был вынужден рассчитать ее еще до конца полугодия. Это было
счастьем. Я никогда не был очень здоровым и должен сказать, что на этом
этапе любви я сильно отощал.
Следующую кухарку звали "Ребенок", потому что она сама себя так
называла (*44). Почему? Право, не знаю, так как трудно поверить, чтобы она
принадлежала к тем, про которых сказано: "Если не обратитесь и не будете,
как дети и т.д.". Это была замысловатая штучка! Иногда она пропадала
целыми часами; когда же ее бросались искать, то находили сидящей на крыше;
порой она, шутя, спускалась на метле в дымовую трубу. Самый хитроумный
человек не в состоянии придумать того, что мог наболтать этот Ребенок. Но
ее коронный номер... Простите, сударыня, если не ошибаюсь, вас кто-то
снаружи зовет.
Барышня поняла этот деликатный намек и вышла, бросив на Мюнхгаузена
взгляд, исполненный величайшей благодарности. Он же продолжал:
- А именно, Ребенок мог кувыркаться и ходить колесом, не оскорбляя при
этом стыдливости. Как она ухитрялась это проделывать, сказать не могу, но
это факт; она переворачивалась вверх тормашками, и все знатоки и
авторитеты, глядя на это, утверждали, что она не оскорбляет женской
стыдливости, более того, что ее кувыркания обогащают высшее царство духа.
С нею я изучал фантазию в любви. Наша любовь действительно была
чистейшей фантазией: мы любили друг друга, как собака кошку (*45), но она